«Павы, предпочитающие длиннохвостых павлинов, одобряются отбором исключительно по причине предпочтения таких же павлинов другими самками. Качества самого самца при этом произвольны и несущественны. В этом смысле, музыкальный фанат, жаждущий конкретной записи лишь на основании того, что она находится в списке “Топ 20”, ведёт себя в точности, как пава. Но конкретные механизмы, обеспечивающие работу положительных обратных связей в этих двух случаях, различны».
Этими словами заканчивается 8-я глава книги Ричарда Докинза «Слепой часовщик» [64]. Данная глава посвящена эффекту «взрывной эволюции» на основе положительной обратной связи; история про половой отбор красивых, но бессмысленных павлиньих хвостов плавно переходит в аналогию с поп-музыкой. Любопытно, что сам автор теории полового отбора Чарльз Дарвин до таких смелых сравнений не дошел: он считал музыку «одной из самых больших загадок человеческой культуры».
Последователи Дарвина значительно продвинулись в исследовании «бессмысленной красоты». Но как показывает Докинз, даже сейчас среди них нет согласия. Некоторые эволюционисты считают, что длинный павлиний хвост является прямым «диагнозом» неких внутренних качеств самца, существенных для отбора (устойчивость к паразитам, например).
Другие же, включая Докинза, полагают, что увлечение самок длинными хвостами — это пример лавинообразного эволюционного процесса, который привёл к генетической победе «вкусов большинства» безо всякого практического смысла. То есть длинный хвост стал своего рода вирусом, «потому что девочкам нравилось». Последняя фраза в кавычках — почти точная цитата из «Истории Аквариума», где Борис Гребенщиков объясняет, почему они продолжали играть, несмотря на критику и прочие проблемы.
А почему девочке нравится определенная музыка? Например, потому, что нравится её компании, особенно девочкам-лидерам. Да и диджей по радио сказал, что этот хит занимает верхнюю строчку в чарте. И вот опять Докинз с примерами взрывной обратной связи, бессмысленной и беспощадной:
«Похоже, что это факт — многие люди купят запись единственно по причине покупки (или вероятности покупки) этой записи большим количеством других людей. Поразительное подтверждение этого факта заключается в практике звукозаписывающих компаний, посылающих своих представителей в ключевые магазины для скупки больших количеств их собственных записей, с целью поднять цифры продаж в том регионе, где у них есть шансы "взлететь". (Сделать это не так трудно, как кажется, потому что цифры Топ 20 основываются на продажах в небольшом количестве магазинов грамзаписи. Если вы знаете эти ключевые магазины, то вам не нужно покупать большую часть записей, чтобы оказать существенное влияние на общенациональные цифры продаж. Есть также достоверные случаи подкупа продавцов в этих ключевых магазинах). Подобный феномен самоценной популярности, хотя и в меньшей степени, известен в книгоиздательстве, женских модах, и вообще рекламы. Едва ли лучшее, чем можно прорекламировать какой-то товар, так это сказать о нём, что он пользуется спросом среди товаров этого вида».
Это конечно не означает, что популярность любой музыки определяется только рекламным бюджетом. Есть ещё множество эволюционных факторов, по-разному работавших в разные времена и в разных странах. Например, форма клавиатуры пианино определяет, какие мелодии на этом инструменте сыграть легче. Зато с пианино невозможно путешествовать; у бродяг и кочевников другие инструменты — и другая музыка.
А чем определяется длительность музыкального произведения? Ну явно же не вашим личным удовольствием! И не «развивающими особенностями» этой музыки для ваших детей. Длительностью управляет целая куча нечеловеческих параметров, начиная от формы носителей записи и заканчивая ценой аренды помещений. Никто не будет собираться на концерт ради «пяти необычных нот», поэтому вместе с парой-тройкой любимых песен вам придётся терпеть откровенную халтуру кумира, а то и вовсе левых музыкантов «на разогреве». Та же история происходит и в литературе, где никто не будет запускать печатный станок ради короткого стишка или рассказа; поэтому главная единица литературы индустриального мира — это роман.
Хотя есть и обратные примеры: длительность мелодий может сокращаться в среде, где время стоит дороже, чем в других средах. Так возникает культура коротких рекламных джинглов в радиоэфире или звуковых эффектов в смартфоне.
Но всё это — не про человека. Эволюция музыки давно идёт сама по себе, совершенно не интересуясь тем, насколько она развивает людей. Она нами пользуется, это факт. Но вовсе не гарантирует ответной пользы.
Гетто мелкой моторики
Если вы выдержали все предыдущие издевательства над чувствами верующих в музыку, то настала пара получить награду. Даже бессмысленная, случайным образом победившая музыка, обросшая мусором «чисто для размера», может быть полезной для развития детей.
Правда, это касается не пассивного прослушивания, а именно игры на музыкальных инструментах. Тот же Раушер после критики своих первых исследований "эффекта Моцарта" выпустил ряд работ с более содержательными результатами. В частности, он выяснил, что шестилетние дети после занятий музыкой в течение двух лет показывают значительные успехи в решении пространственных задач — по сравнению с теми детьми, кто вместо музыки брал уроки компьютерных навыков.
Более свежее исследование канадских нейробиологов даже уточняет критический возраст: музыканты, начавшие заниматься пианино до 7 лет, отличаются более продвинутыми способностями в задачах на координацию движений (и по результатам тестов, и по картине задействованных нейронов). А те, кто стал заниматься музыкой позже семи, не отличаются в решении двигательных задач от тех, кто вообще не занимался музыкой. [65]
В такие исследования я готов поверить, хотя с одной оговоркой: это не про музыку. Это про работу руками.
Развитие мозга очень сильно связано с движениями конечностей: кто быстрее бегает, кто точнее и крепче хватает. Именно это и было главной заботой мозга на протяжении веков. Но индустриальная цивилизация оставляет людям все меньше и меньше движений. У нас уже нет собирательства и охоты, нет рукоделия и ремесел, нет скалки и лучины, веретена и прялки. Даже мелкая слесарка и столярка, вся эта возня с паяльником или гаечным ключом, что была так популярна в поколении наших родителей, тоже уходит в прошлое: техника теперь сложней, ею занимаются автосервисы и другие узкие специалисты.
А детям остается и того меньше. Сто лет назад они с ранних лет привлекались к домашним и полевым работам, к ремёслам родителей — но современные Институты Детства упорно защищают их от таких «взрослых» занятий. Правильным поведением детей в школе считается многочасовое бездвижное высиживание за партой.
В этих условиях музыка превратилась в гетто мелкой моторики. Она стала чуть ли не единственным «богоугодным» занятием, в котором детям позволено шевелить пальцами во все стороны.
Но пора признать, что это не единственная возможность! Недавно американский математик Джеймс Мерфи опубликовал в Wall Street Journal статью под названием «Может ли колыбель для кошки спасти наши школы?» [66]. В этой статье математик с индейскими корнями говорит то же самое: настоящее развитие ребенка должно в первую очередь «нагружать» его пальцы разнообразными движениями. А не текстами и картинками, которыми завалены школы.
Однако Мерфи использует для раскачки мозгов не музыку, а верёвочные игры своих предков-индейцев. Его курс верёвочных фигур — это эксперимент с двоечниками, на которых классическое образование поставило крест. А Мерфи с помощью верёвочной "колыбели для кошки" поднимает их математические способности до "твёрдой четверки".
Чтобы вы не подумали, будто я рекламирую собственное увлечение: точно такие же исследования публикуют в Китае и Японии про каллиграфию. Есть и другие способы развивать мелкую моторику. Не буду утверждать, что они лучше, чем музыка. Хотя… почему бы не подразнить эстетов?
В 1995 г. немецкий исследователь Томас Элберт сообщил, что площадь мозговых зон, получающих сенсорные сигналы от пальцев левой руки скрипачей, значительно больше, чем у немузыкантов. С другой стороны, ученые не выявили никакого увеличения площади корковых зон, связанных с правой рукой скрипачей. Почему так? Пальцы левой руки скрипача активно бегают по струнам, а пальцы правой просто сжимают смычок и не совершают отдельных движений [62]. Выходит, от занятий скрипкой мозг становится ещё асимметричнее. Хорошо ли это, думайте сами.
А ещё многие профессиональные музыканты страдают от судорог, подобных "писчему спазму", который преследовал клерков XIX века, вынужденных очень много писать. При этом музыканты склонны скрывать проблему, ведь для них это означает профессиональный крах. По оценкам Оливера Сакса, подобными спазмами может страдать каждый сотый музыкант [57].
