Один придворный спросил Балакирева:
– Не знаешь ли ты, отчего у меня болят зубы?
– Оттого, – отвечал шут, – что ты их беспрестанно колотишь языком.
Придворный был точно страшный говорун и должен был перенести насмешку Балакирева без возражений.
* * *
Некогда одна бедная вдова заслуженного чиновника долгое время ходила в Сенат с прошением о пансионе за службу се мужа, но ей отказывали известий поговоркой: «Приди, матушка, завтра». Наконец она прибегнула к Балакиреву, и тот взялся ей помочь.
На другой день, нарядив её в черное платье и налепив на оное бумажные билетцы с надписью «приди завтра», в сем наряде поставил ее в проходе, где должно проходить государю. И вот приезжает Петр Великий, всходит на крыльцо, видит сию женщину, спрашивает: «Что это значит?» Балакирев отвечал: «Завтра узнаешь, Алексеевич, об этом!» – «Сейчас хочу!» – вскричал Петр. «Да ведь мало ли мы хотим, да не все так делается, а ты взойди прежде в присутствие и спроси секретаря; коли он не скажет тебе „завтра“, как ты тотчас же узнаешь, что это значит».
Петр, заметив сие дело, взошел в Сенат и грозно спросил секретаря: «Об чем просит та женщина?» Тот побледнел и сознался, что она давно уже ходит, но что не было времени доложить Вашему Величеству.
Петр приказал, чтобы тотчас исполнили ее просьбу, и долго после сего не было слышно «приди завтра».
* * *
«Точно ли говорят при дворе, что ты дурак?» – спросил некто Балакирева, желая ввести его в замешательство и тем пристыдить при многих особах. Но он отвечал: «Не верь им, любезный, они ошибаются, только людей морочат, да мало ли, что они говорят? Они и тебя называют умным; не верь им, пожалуйста, не верь».
* * *
Петр I спросил у шута Балакирева о народной молве насчет новой столицы Санкт-Петербурга.
– Царь-государь! – отвечал Балакирев. – Народ говорит: с одной стороны море, с другой – горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох!
Петр, распалясь гневом, закричал «ложись!» и несколько раз ударил его дубиною, приговаривая сказанные им слова.
Ян д'Акоста, португальский жид, несколько лет странствовал по Европе, перебиваясь мелкими аферами; держал маклерскую контору в Гамбурге и наконец пристал в качестве приживальщика к бывшему там русскому резиденту, с которым и приехал в Россию. Смешная фигура, уменье говорить понемногу на всех европейских языках и свойственная еврейскому племени способность подделаться и угодить каждому доставили ему место придворного шута. Он был чрезвычайно хитер и превосходно знал священное писание. Петр Великий любил вступать с ним в богословские споры и за усердную шутовскую службу пожаловал ему титул «самоедского короля» и подарил безлюдный и песчаный остров Соммерс, один из средних островов Финского залива.
* * *
Один молодец, женясь на дочери Д’Акосты, нашел ее весьма непостоянною и, узнав то, всячески старался ее исправить. Но, усмотрев в том худой успех, жаловался ее отцу, намекая, что хочет развестись с женой. Д’Акоста, в утешение зятю, сказал: «Должно тебе, друг, терпеть. Ибо мать ее была такова же; и я также не мог найти никакого средства; да после, на 60-м году, сама исправилась. И так думаю, что и дочь ее, в таких летах, будет честною, и рекомендую тебе в том быть благонадежну».
* * *
Д’Акоста, будучи в церкви, купил две свечки, из которых одну поставил перед образом Михаила-архангела, а другую, ошибкой, перед демоном, изображенным под стопами архангела.
Дьячок, увидя это, сказал Д’Акосте:
– Ах, сударь! Что вы делаете? Ведь эту свечку ставите вы дьяволу!
– Не замай, – ответил Д’Акоста, – не худо иметь друзей везде: в раю и в аду. Не знаем ведь, где будем.
* * *
Известный силач весьма осердился за грубое слово, сказанное ему Д’Акостою.
«Удивляюсь, – сказал шут, – как ты, будучи в состоянии подымать одною рукою до шести пудов и переносить такую тяжесть через весь Летний сад, не можешь перенести одного тяжелого слова?»
* * *
Когда Д’Акоста отправлялся из Португалии, морем, в Россию, один из провожавших его знакомцев сказал:
– Как не боишься ты садиться на корабль, зная, что твой отец, дед и прадед погибли в море!
– А твои предки каким образом умерли? – спросил в свою очередь Д’Акоста.
– Преставились блаженною кончиною на своих постелях.
– Так как же ты, друг мой, не боишься еженощно ложиться в постель? – возразил Д’Акоста.
* * *
На одной вечеринке, где присутствовал и Д’Акоста, все гости слушали музыканта, которого обещали наградить за его труд. Когда дело дошло до расплаты, один Д’Акоста, известный своею скупостью, ничего не дал. Музыкант громко на это жаловался.
«Мы с тобой квиты, – отвечал шут, – ибо ты утешал мой слух приятными звуками; а я твой – приятными же обещаниями».
* * *
Контр-адмирал Вильбоа, эскадр-майор его величества Петра Первого, спросил однажды Д’Акосту:
– Ты, шут, человек на море бывалой. А знаешь ли, какое судно безопаснейшее?
– То, – отвечал шут, – которое стоит в гавани и назначено на сломку.
* * *
Д’Акоста, человек весьма начитанный, очень любил книги. Жена его, жившая с мужем не совсем ладно, в одну из минут нежности сказала:
– Ах, друг мой, как желала бы я сама сделаться книгою, чтоб быть предметом твоей страсти!
– В таком случае я хотел бы иметь тебя календарем, который можно менять ежегодно, – отвечал шут.
* * *
Имея с кем-то тяжбу, Д'Акоста часто захаживал в одну из коллегий, где наконец судья сказал ему однажды:
– Из твоего дела я, признаться, не вижу хорошего для тебя конца.
– Так вот вам, сударь, хорошие очки, – отвечал шут, вынув из кармана и подав судье пару червонцев.
Другой судья, узнав об этом и желая себе того же, спросил однажды Д'Акосту:
– Не снабдите ли вы и меня очками?
Но как он был весьма курнос и дело Д’Акосты было не у него, то шут сказал ему:
– Прежде попросите, сударь, чтоб кто-нибудь ссудил вас порядочным носом.
* * *
Сказывают, что гоф-хирург Лесток имел привычку часто повторять поговорку «благодаря Бога и вас». Д’Акоста, ненавидевший Лестока за его шашни с женой и дочерьми его, Д’Акосты, однажды, в большой компании, на вопрос Лестока:
– Сколько у такого-то господина детей?
Отвечал ему громко:
– Пятеро, благодаря Бога и вас.
* * *
Князь Меншиков, рассердившись за что-то на Д’Акосту, крикнул:
– Я тебя до смерти прибью, негодный!
Испуганный шут со всех ног бросился бежать и, прибежав к государю, жаловался на князя.
– Ежели он тебя доподлинно убьет, – улыбаясь говорил государь, – то я велю его повесить.
– Я того не хочу, – возразил шут, – но желаю, чтоб Ваше Царское Величество повелели его повесить прежде, пока я жив.
* * *
Жена Д'Акосты была очень малого роста, и когда шута спрашивали, зачем он, будучи человек разумный, взял за себя почти карлицу, то он отвечал:
– Признав нужным жениться, я заблагорассудил выбрать из зол, по крайней мере, меньшее.
* * *
Несмотря ка свой малый рост, женщина эта (жена Д'Акосты) была сварливого характера и весьма зла. Однако Д'Акоста прожил с нею более двадцати пяти лет. Приятели его, когда исполнился этот срок, просили его праздновать серебряную свадьбу.
– Подождите, братцы, еще пять лет, – отвечал Д’Акоста, – тогда будем праздновать тридцатилетнюю войну.
* * *
В царствование Петра какой-то чужестранец посетил новопостроенный Петербург. Государь принял его ласково, и, вследствие того, все вельможи взапуски приглашали к себе заезжего гостя, кто на обед, кто на ассамблею.
Чужестранец этот, между прочим, рассказывал, что он беспрестанно ездит по чужим землям и только изредка заглядывает в свою.
– Для чего же ведете вы такую странническую жизнь? – спрашивали его другие.
– И буду вести ее, буду странствовать до тех пор, пока найду такую землю, где власть находится в руках честных людей и заслуги вознаграждаются.
– Ну, батюшка, – возразил Д’ Акоста, случившийся тут же, – в таком случае вам наверное придется умереть в дороге.
* * *
Д’Акоста, несмотря па свою скупость, был много должен и, лежа на смертном одре, сказал духовнику:
– Прошу Бога продлить мою жизнь хоть на то время, пока выплачу долги.
Духовник, принимая это за правду, отвечал:
– Желание зело похвальное. Надейся, что Господь его услышит и авось либо исполнит.
– Ежели б Господь и впрямь явил такую милость, – шепнул Д’Акоста одному из находившихся тут же своих друзей, – то я бы никогда не умер.
Пьетро Мира, обыкновенно звавшийся сокращенно Педрилло, родом неаполитанец, явился в Петербург в начале царствования Анны Ивановны петь роли буффа и играть на скрипке в придворной итальянской опере. Не поладив, однако, с главным оперным капельмейстером Арайя, сметливый Педрилло перечислился в придворные шуты и так удачно исполнял свою новую обязанность, что скоро сделался любимцем императрицы и неизменным карточным ее партнером. На придворных банкетах она обыкновенно поручала Педрилло держать вместо себя банк и расплачиваться при проигрышах. Благодаря этому обстоятельству Педрилло сумел в короткое время скопить изрядный капиталец, с которым потом благоразумно удалился восвояси. О ловкости его в наживании денег можно судить из следующего анекдота, рассказанного в записках Манштейна. Жена Педрилло была очень невзрачна собою; однажды Бирон, желая посмеяться над ним по этому поводу, спросил его: «Правда ли говорят, что ты женат на козе?» – «Не только правда, – отвечал находчивый шут, – но жена моя беременна и должна на днях родить; смею надеяться, что ваше высочество будете столь милостивы, что не откажетесь, по русскому обычаю, навестить родильницу и подарить что-нибудь на зубок младенцу». Бирон расхохотался и обещал исполнить просьбу. Через несколько дней Педрилло пришел к Бирону с радостным лицом и объявил, что жена его, коза, благополучно разрешилась от бремени, и напомнил об обещании. Выходка эта очень понравилась Анне Ивановне, и она пригласила весь двор навестить шута и поздравить его с семейною радостью. Педрилло достал козу, разукрасил ее лентами и бантами, уложил с собою в постель и с серьезным видом принимал поздравления. Каждый, разумеется, был обязан класть подарок под подушку шута, который приобрел, таким образом, в одно утро несколько сот рублей. Кроме шутовских обязанностей, Педрилло исполнял еще разные поручения императрицы. Через его посредство выписывались иногда из Италии певцы и певицы для итальянской труппы и покупались для двора драгоценные камни, материи и разные безделушки. С этою целью он неоднократно посылался за границу и даже вступал в переписку с владетельными особами. Когда в 1735 году испанцы вторглись в Тоскану, управляемую слабоумным и бездетным герцогом Гастоном Медичи, Анна Ивановна, желая воспользоваться этим обстоятельством, поручила Педрилло устроить покупку по дешевой цене знаменитого тосканского алмаза. Сохранилось письмо, с которым шут, по ее приказанию, обратился к герцогу.
