Разинули рты домушник с карманником, нечем им возразить. Тут, в аккурат, выворачивает на них конный милицейский патруль: трое, на Трех Богатырей здорово смахивают... "Что тут такое, - думают, - что за базар? Кто у станка трудится, болванку точит, кто в поле хлеб сеет, убирает, а здесь какие-то подлецы не спят, митинг устроили!" Подъехали поближе, присмотрелись... "Эге, да тут один из них, кажется, сам Медведев?"
- Медведев, ты, что ли? - спрашивают они здорового мужика. Тот сразу засмущался, глаза потупил.
- Да нет, какой же я Медведев, хлопцы, Зайцев я, мамой клянусь!
- Нет, ты - Медведев, точно, вяжи его, парни!
Повязали богатыри медвежатника.
- Будешь знать, козел, как сейфы ломать, в холодную его, братцы, в кутузку!
Тут и других разглядели.
- Ба, знакомые все лица, и Карманов здесь с Форточкиным, большие мастера своего дела, весь цвет на толковище собрался, вяжи и этих!
Те заблажили, мол, нет такого закона, что они давно в почетных пенсионерах ходят, что за давностью лет и прочее...
Арестовали и их, повели в тюрьму.
А навстречу им девочка маленькая идет, напевает себе под нос "Путана, путана, путана..." и пирожок между делом с повидлом кушает. Увидела процессию и обращается к богатырям:
- Вы зачем это, редиски, моего папу Медведева арестовали? А? Не дам вам за это пирожок с повидлом! - и кукиш им показала.
Кому что в жизни надо: кому - деньжат в лапу, а кому - в дом папу! Пойди, разберись...
КУРАЖ
Один шустрый малый по прозванию Торчок со своим закадычным приятелем Тычком решили разбогатеть. Свели они ночью из колхозного табуна Каурку, взгромоздились на него и поехали в соседнюю деревню винную лавку подломить. Едут потихоньку, разные умные разговоры разговаривают.
- Как думаешь, Тычок, - спрашивает Торчок, - как подломим лавку, много ли добра возьмем?
- Много. He без этого, - отвечает Тычок.
- А как много возьмем, поскольку же нам отломится, если в деньги перевести, тоже помногу?
- Ясное дело, помногу.
- А как разбогатеем, ты куда свою долю определять будешь? - не унимается Торчок.
- Да уж обнаружу куда, не пролежат...
- А-а-а... - с сожалением произнес Торчок. - А то я думал, может, ты мне свою долю на сохранение передашь... У меня, как в банке, надежно, сам знаешь.
- Да уж нет, у меня у самого надежно, крепче крепкого.
Обескуражился маленько Торчок, ну да делать нечего. Так и едут они по холмам, по горкам, yжe ночь проехали, а соседней деревеньки все не видать, стало не до разговоров. Только на третью ночь кое-как доковыляли, уже и лошадь под ними пала, увидели с горы деревеньку... Ну, думают, сейчас за все наши потуги, невзгоды, - разговеемся, может, еще и каких купчих толстых подловим...
Прокрались они в деревню, - ни огонька не видно, сморил сон деревню вот и лавка винная! Сбили замки, забрались внутрь... Снаружи-то лавка вроде неказистая была, а внутри просторно, богато оказалось. С одной стороны ящики с белым вином громоздятся, с другой - с красным, выбирай, что душе угодно, всякого добра навалом. А посредине стол стоит, белой скатертью накрыт, яствами ломится...
Стали на радостях Торчок с Тычком гулять-пировать, разговляться... Эх, думают, нам бы сейчас еще каких купчих сдобных для куража подловить, совсем бы хорошо было. Только подумали, смотрят в окошко, а там и впрямь две купчихи сдобные идут-переваливаются... Вот повезло! Поманили их мужики, те и заглянули на огонек. Купчихи и вправду ладные, белотелые с полными запазухами оказались. Стали они праздник вчетвером продолжать. Пьют, гуляют, весело им, стали уже к друг дружке прилаживаться, ласково в глаза заглядывать и в сахарные уста целовать. Вот она, любовь-то, что вытворяет из ничего родилась!
Вдруг, что такое? Не успели толком распалиться, а купчихи-то враз из ласковых и веселых любовниц в лютых ведьм оборотились! Вцепились мужикам в волосья, морды квасят, по полу катают... никак с ними не совладать, сила недюженная навалилась. Взвыли Торчок с Тычком, нет им никакого спасения, одна сплошная погибель!
- Прощай, товарищ! - один кричит.
- Не поминай лихом! - другой отвечает. Только крикнули, навсегда попрощались, вдруг обнаруживают себя на бугорке, перед ними внизу их деревня родимая, под ногами ведро из-под самогона гремит-перекатывается... А в головы-то им драгоценные супруги впились, по земле их возят, ногами топчут... Чтоб впредь неповадно было. А все потому, что не надо самогоном выше ушей заливаться, не пойдешь тогда на воровство и грабеж, и на разврат не потянет. Пей, но дело разумей! Так-то.
О КОМИССАРАХ
Комиссары, они разные бывают. Наш, к примеру, был не то чтобы совсем лютым, но человеком слишком пристрастным.
Вот, после побудки построит нас командир и начинает лясы точить: то да се, определяет стратегическую задачу дня, обычная канитель. А комиссар, подлюка, тут как тут, ходит рядом, зыркает на всех, каверзные вопросы задает, все ему не нравится:
- Почему-де хари не умыты, зубы не чищены? Где элементарная чистоплотность? Как вы в таком виде завоевания революции защищать будете?
Можно подумать, мы их вообще, хари-то, когда-нибудь мыли или зубы чистили, смешно просто.
Или больше того, начнет принюхиваться и лезет опять с погаными вопросами:
- Кто из вас в штаны таким образом и таким наделал? - только все в грубой форме. - От кого вонь несусветная?
Короче, заездил придирками.
Дальше, гонят нас на завтрак, затем на плац, - строевая подготовка, никуда не денешься. Вываливаем на улицу - и пошло поехало... А ходить-то надо еще не просто так, куда кривая вывезет, а под песню. Вот комиссар и выдает нам очередную дуру, чтобы пели во время ходьбы "Что тебе снится, крейсер "Аврора". Да разве ж это строевая! Мы к нему с просьбой:
- Дай нормальную, маршевую, "Соловья-пташечку" или, на худой случай, "Имел бы я златые горы", - невозможно же топать.
Он категорически против.
- Это пережитки!
Ну, ладно, "Аврора" так "Аврора". Тянем мы эту тягомотину, а ходим-то как, одна умора! Кто взад, кто вперед лезет, ничего не соблюдаем, друг на друга натыкаемся, кто вдобавок на карачках ползет, сплошная куча-мала! А комиссар коршуном вьется, заклевать норовит.
- Вы почему строй не держите, носок не тяните, шаг не отчеканиваете?! Да как вам можно доверить светлое будущее строить и прошлые завоевания защищать?
Так и хочется сказать ему: следи за базаром, товарищ.
Ну, наконец, оттопали, отволынили - обед. Обед - дело святое, всем скопом на кормежку, хрен кого удержишь. А уж после того, как наелись, начинается потеха: кто успел до постели доползти - хорошо, кто не успел ладно, прямо здесь, в столовой, падает на пол, невозможно сну-богатырю сопротивляться, всех он поборол. Комиссар еще пытается противостоять всеобщему лежачему положению, кричит:
- А политзанятия, засранцы? А ликвидация близорукости?!
Да где там, по нам хоть из пушек пали.
Видя полное к его словам безразличие, он дает свободу трехэтажным выражениям, высшим образованием бахвалится:
- Ах, вы, такие-сякие, ах, вы, иваны, не помнящие родства, родину проспать решили?! На Ленина нагадить?! Гвардия хренова! А кто себя под Лениным чистить будет?
И все примерно в таком роде. Так и хочется его спросить: при чем здесь иваны? Какой к хренам Ленин? Но возможности спросить нет, как говорится: когда повар спит, он только дышит, а все остальное ему до фени, даже суп.
К ужину, естественно, глаза всяко продерем. Тут уж правдами-неправдами, а свою законную вечернюю пайку у врага из глотки зубами вырви. Часок перед этим покопошимся, позанимаемся черт знает чем, лишь бы ничем не заниматься. А позорный голос комиссара опять достает:
- Не приставать к женскому контингенту!
А кто к нему пристает-то? Никто не пристает, так, простая любознательность, загребущие руки девать некуда.
За ужином все уже задумчивые, сказывается дневная усталость, каждый о своем думает, в основном о доме. После ужина мы еще, как водится, слегка поразвлекаемся, за волосы друг друга потаскаем и на боковую, на заслуженный отдых, потому как утром эта бодяга по новой начнется и въедливый комиссар опять досаждать будет.
Так что не знаю, какие у кого комиссары были, а у нас он был не то чтобы лютым, но человеком слишком пристрастным, хоть и был он женского полу, комиссаршей то есть, все ей было не так, все не этак, даже в штаны никаким образом не наделай. Было все это, правда, очень давно, еще в детском саду. Но я с тех пор ни комиссаров, ни комиссарш, ни детских садов не люблю. Ну их всех в баню. А вот баню люблю. Настоящую, с хорошим паром, с веником, с пивком, можно и с женским контингентом, даже с комиссаршами, кому как нравится. Главное: чтобы без насилия над личностью.
ПОЖИВА
В Сибири дело было.
Решили два мужика на охоту пойти. Набили в патроны дроби, картечи, жаканов, ну, думают, пойдем в лес, настреляем дичи, зверья всякого разного, наведем там шороху и душу отведем.
Снарядилсь как надо, отправились на охоту... Прибыли в лес, а лес-то перед ними какой-то совсем непонятный стоит, и не лес вовсе - а сплошная разруха. Весь - исхожен, изъезжен вдоль и поперек, одни обломки и головешки торчат, не то что рябчика завалящего - белки и бурундука не видно, какая уж тут охота.
