Вообще-то эти смыслы должен знать всяк сюда входящий, т. е. каждый, кто занимается или собирается заниматься наукой. Во-первых, научные организации, как и любые другие организации, подчиняются общим закономерностям существования бюрократических структур, одна из которых состоит в необходимости отчетов. Зачем отчеты нужны, никто не знает, но этот вопрос сродни вопросу о том, в чем смысл жизни. Смысл отчетов явно заключен в них самих, ни одна организация не может без них прожить, а их необходимость для жизнеспособности любой организации должна быть принята как аксиома: нет отчетов — нет организации. Во-вторых, снова напомним, что основная задача научных фондов состоит в том, чтобы наиболее эффектным образом истратить чужие деньги. А отчет, если его красиво оформить, т. е. украсить всевозможными графиками, диаграммами, фотографиями, очень эффектен. Он настоящее произведение бюрократического искусства, не может оставить равнодушным истинного ценителя прекрасного и уж во всяком случае выглядит куда более эффектно, чем какие-нибудь научные книги. Именно поэтому научные фонды так любят отчеты и отчеты грантополучателей, и свои собственные отчеты, а подготовка хорошего и красочно иллюстрированного годового отчета приличного научного фонда стоит десятки тысяч долларов. Существует и органичная связь между двумя видам отчетов: большое всегда начинается с малого, а эффектные годовые отчеты научных фондов выражают и венчают тот порядок, который поддерживается малыми и сухими отчетами грантополучателей. Наконец, третий смысл отчетов состоит в том, что деньги есть деньги, и любая их выдача, даже в виде дарения, т. е. фанта, предполагает контроль над тем, кому они выданы. Да и новый грант может быть выдан лишь в том случае, если получатель прежнего продемонстрировал, что ничего плохого он не сделал, а это может быть продемонстрировано только с помощью отчета.
Перечисленные функции отчетов определяют их типовой размер и стандартную структуру. Их размер (как правило, не более 3–5 страниц) невелик особенно в сравнении с заявками, которые по своему объему часто превосходят солидные научные труды. Ясно, что никакой серьезной информации о ходе выполнения проекта и о его результатах в такой мизерный объем уложить нельзя. Но это и не нужно. Отчетов, в отличие от заявок, никто не читает, но, опять же в отличие от заявок, они не уничтожаются, а хранятся в анналах фондов. Если бы отчеты были большими, то эти анналы занимали бы целые кварталы, компактность же отчетов дает им возможность умещаться в сравнительно небольших помещениях.
Структура отчетов определяется явным приоритетом формы над содержанием. Типовой отчет требует краткого подтверждения того, что обещанное грантополучателем выполнено, еще более краткого описания полученных результатов и куда более подробного изложения того, в каком городе и на какой улице грантополучатель живет, каков его почтовый индекс, номер факса и телефона и т. п. Доминирование подобной информации связано с тем, что, как уже говорилось, отношения фондов с грантополучателями это отношения контролирующего и подконтрольного, а не работодателя и работника, предполагающие строгий контроль над местонахождением грантополучателя, а не над содержанием его работы.
Подобный характер отношений существенно облегчает жизнь гранополучателям. Правда, раньше, когда отечественные грантополучатели еще не были оснащены персональными компьютерами, им приходилось десятки раз перепечатывать на машинке свою фамилию, место жительства и др. Большинство из них, в силу известного психологического феномена, в конце концов не выдерживало и начинало вносить в данные о себе вариации, что в фондах трактовали либо как нечестность, либо как раздвоение личности. Сейчас благодаря техническому прогрессу, во многом обеспеченному теми же фантами, все стало гораздо проще. У любого охотника за ними вся эта информация содержится в компьютере, а компьютер, как известно, не устает.
Правда, и сотрудники научных фондов любят вносить в формы отчетов вариации (а чем им еще заняться в период между приемом заявок и отчетов?), и каждая новая форма имеет некоторые отличия от предыдущей. Но эти вариации минимальны, поскольку внесение значительных изменений означало бы, что предыдущая форма было неудачной, а, значит, аппарат фонда работал плохо. В результате ежегодная модификация стандартных отчетов минимальна, и адаптация к ней не отнимает у грантополучателей много времени. Это очень важно, поскольку подготовка отчета требует предельной аккуратности и полной концентрации внимания. А запятая, поставленная не в нужном месте, может иметь куда более губительные для грантополучателя последствия, чем невыполнение взятых им на себя обязательств.
Несмотря на все сказанное, возможно, прозвучавшее в излишне критической тональности, все существующие недостатки в деятельности научных фондов им надо простить. Во-первых, дареному коню в зубы не смотрят. Во-вторых, научные фонды, особенно зарубежные, вынуждены приспосабливаться к неизбежному противоречию между их целями и внутренней организацией. С одной стороны, их цели укрепление и развитие молодой и еще не окрепшей российской демократии. С другой стороны, сами фонды организованы как вооруженные силы, которые находятся в осаде намного превосходящего их по численности неприятеля, т. е. настырных грантосоискателей, и какая-либо демократия тут исключена.
Обсуждение грантовой темы следует завершить важным политическим заявлением. Зарубежные научные фонды у нас регулярно обвиняются в шпионаже, а раздаваемые ими гранты считаются средством вытягивания из наших ученых важной стратегической информации. И для этого есть все основания, а предельно скупая форма и крошечные габариты отчетов не должны вводить в заблуждение. Наши ученые, особенно политологи, которым достается основная часть фантов, действительно обладают важнейшей стратегической информацией. А изобретаемые гуманитариями теории, такие, как марксизм, наделены куда большей разрушительной силой, чем нейтронные бомбы физиков. И вообще идеи гуманитариев надо тут же засекречивать: кто знает, как они будут использованы?
Отчеты по грантам содержат и еще ряд стратегически важных сведений: во-первых, о том, где живут грантополучатели, во-вторых, что еще более важно, как живут наши ученые, о чем наши недруги могут догадаться, например, по размерам запрашиваемых ими сумм. А этого никому кроме самих ученых знать не следует, иначе и в самом деле за державу будет обидно. Так что в результате распределения фантов действительно происходит утечка важной информации, которую следовало бы засекретить.
Глава 11. Заграница нам поможет?
1. Местники и космополиты
В жизни многих современных отечественных ученых наступает кульминационный и в определенном смысле поворотный этап их профессиональной карьеры: они принимают решение эмигрировать.
Процесс эмиграции одновременно и зеркало нашего непростого времени, и квинтэссенция ряда психологических феноменов. Зачем наши эмигранты нужны в тех странах, куда они уезжают, никто толком не знает. Бытует, правда, мнение о том, что корыстный Запад «откачивает» у нас лучшие мозги и даже на переманивании нашего типового, отнюдь не гениального, ученого экономит, в зависимости от его профиля, от 200 до 800 тыс. долларов, куда входят стоимость нашего бесплатного образования и т. п. Может это и так, но слухи о том, что благодаря нашим ученым-эмигрантам Запад (а отчасти и Восток) только обогащается, сильно преувеличены. Иногда бывает наоборот. Нью-Йоркский сити банк, например, недосчитался 10 миллионов долларов благодаря одному нашему программисту, хорошо поработавшему в его электронной сети. А европейские банки, по данным Интерпола, в последние годы лишились 200 миллиардов долларов благодаря усилиям его эмигрировавших из России коллег. Да и вообще Запад так охотно принимает наших эмигрантов, скорее всего, не потому, что они ему нужны, а ради того, чтобы они не натворили еще больших бед у себя на родине или в какой-либо восточной стране. Что тому же Западу может обойтись еще дороже.
Но переместимся в психологическую плоскость эмиграционного процесса. Согласно статистике, эмигрируют, в основном, научные сотрудники в возрасте 30–45 лет, имеющие степень кандидата наук. То есть решение эмигрировать созревает чаще всего у в меру молодых и не в меру честолюбивых ученых, которые, с одной стороны, пока не обременены чинами и званиями, т. е. им нечего терять, с другой, успели защитить кандидатскую диссертацию, чувствуют себя остепененными и достойными лучшей участи, нежели нищенская зарплата и выполнение маразматических предписаний своего престарелого начальника. Это и есть главное в психологическом состоянии желающего эмигрировать: с одной стороны, высокая самооценка и проистекающая из нее убежденность в том, что на родине тебя недооценивают, с другой, отсутствие цепей, которые приковывали бы к насиженному месту: хорошей должности, приличного оклада, признания коллег и т. п. Эти условия необходимые, но недостаточные. Даже при их наличии эмигрируют далеко не все. Как было отмечено выше, все граждане республики ученых делятся на «местников» и «космополитов». К эмиграции склонны только вторые, а первые, будучи по своему личному складу домоседами, не эмигрируют ни при каких обстоятельствах. Так что все, что будут сказано в этой главе, относится только к «космополитам» и к тем промежуточным разновидностями ученых, которые при определенных условиях могут ими стать. А «местникам» ее лучше вообще не читать дабы не разогревать в себе патриотическую ненависть к «космополитам».
