«СЫН? ОТЕЦ? ЧТО ПРОИСХОДИТ?!» — кричал внутренний голос, пока Боря не мог произнести ни звука.
Карма словно настигла его мгновенно. Только что он заложил прелюбодеяние этажом ниже начальству, чтобы сам сильно не блудил, а о жене больше думал, а теперь получал ответку от мироздания уже по теме «отцы и дети». Только помноженной на двое, на трое, а то и на все десять.
И этот десятичный пиздец означал ровно одно… Когда Боре было около двух лет, и он с полной ответственностью ходил под столом с просьбой о вкусняшках, что выражалось в слове-призыве «дай!», отец в это время ходил от матери налево.
Одно дело подозревать и другое, поздороваться с рыжим результатом.
Неудивительно, что Дуня могла заменить странности в его поведении. Или сама мать могла найти какие-то улики, да закусить. Дети же малые.
Боря, ощущая щем в груди, понял вдруг, что намокли глаза. Сестра у него не дура, всё-таки. А мать, если и прознала, ещё почти пятнадцать лет терпела, пока в Италии не оказалась с более ответственным человеком, который даже мог любить её взаправду. Неудивительно, что к нему относились полжизни, как к отцу и в последние годы через губу разговаривали.
Вот она оказывается истина где — вот где корни зарытые. В блядстве батькином, в распутстве при браке.
Но это только присказка, а сказка заключалась в том, что Роман — его сводный брат. Матери то разные, а отец один…
Но это тоже была лишь первая глава сказки. А где-то на её экваторе словно большими рыжими буквами автор его жизни написал жирную пометку «а пиздец этой ситуации заключается в том, что ты трахнул свою несостоявшуюся мачеху и… возможно продолжение рода».
При этой мысли Боря получил перегруз. Взвыл, подскочил и ломанулся по лестнице вниз с таким грохотом, что слышали все соседи.
Кроме Петра и Натальи, что были слишком заняты выяснением отношений. которые тянулись на долгие восемнадцать лет назад, когда она была юна и глупа, а он либо туп, либо влюблён, либо слишком беспринципен, чтобы разделять одно от другого.
И если раскаянье батьку в снегах застигло и не дало умереть, значит, до самых глубин души пробрало.
Вырвавшись из подъезда, Глобальный закричал на всю улицу. Завыл в голос зверем раненным, а присказку добавил вполне человеческую:
— ДА НУ НАХУ-У-УЙ!!!
От мусорки ломанулся бомж с фонариком, из подворотни с воем выскочила собака, умчавшись под машины, где-то рядом прослабило трёх котов на крышах детской молочной кухни. А Боря только в микроавтобус заскочил и рухнул на задние сиденья.
Откинув одно из них, он уткнулся лицом него и кричал, кричал, кричал, а как прокричался, принялся бить кресло как боксёрскую грушу. Да всё сбоку. Но и эти силы вскоре иссякли по каплям.
Странно дело, но едва кончились силы, пришёл холодный гнев, а с ним проявили себя зачатки аналитики и ком вопросов.
«Где этот старый мудак пропадал четыре года? С чего вдруг вернулся? И к кому вернулся? К нему с Дуней? Нет же, к любовнице старой. Точнее, совсем не старой, ещё о-го-го какой женщине, но всё-таки любовнице».
Боря ощутил порыв схватить полупустую канистру бензина в салоне, облиться с ног до головы и попросить и прохожих спички. Но вместо этого лишь мотор прогрел. Так как уши замерзали. Видно кровь вся в голове собралась. И от тепла от печки салонной снова мысли появились.
«Или Наташка давно бывшая? Настолько давно, что уже и не правда. Да и что ей предъявить? За прошлое? Глупо. Ладно бы они целовались на том пороге. Так не же! Она вроде бы возмущалась, а не обниматься лезла. И вообще, не для того нюдсы слала, чтобы с отцом свести. Значит, явился батя не званным. Как снег на голову свалился с того севера. Но что теперь? Роман папой будет называть? Это при том, что его, Бориса, мог папой называть вскоре?».
С этими мыслями Боря повернулся, выключил подогрев с брелока сигнализации и долго смотрел в тонированное окно-иллюминатор на крыше. Холода он больше не чувствовал. На улице где-то около нуля. В салоне прогрелось. Ещё и одет. Но мысли остыли. А с ними пришла сонливость.
Сонно моргая, Боря пожелал только одного — уснуть и не проснуться. Разобраться с этой семейной мелодрамой не смог бы ни один сценарист. Но ведь могло быть и хуже. Гораздо хуже. Например, отец мог вернуться, когда у них с Натальей уже был бы свой сын. И что тогда? Брат его брата по отцу брат ему, а сыну брат тоже? При том, что он отец брату своему?
Боря поморщился от этих мыслей, перестал ломать голову, и уснул.
«Нет уж, лучше умереть, чем это всё разгребать».
Но когда первый луч солнца попал в глаз, Боря понял, что не все желания имеют свойство сбываться. Промёрз насквозь, кашлял, но дышал.
Тоже выходит, карма покоя не даст, пока не покается. Да вот только перед кем?
Размявшись, и освободившись от холодных оков, сонным духом Борис явился на работу.
Принцип «в любых непонятных ситуациях — работай», не раз спасал жизнь от самоубийства в период полового созревания. Походило на то, что не раз он пригодится и в годы становления. Организм молодой, жить хочет, выживет. Так что будь здоров и не кашляй.
Зато в унисон ему прокашлял Егор на проходной. Охранник, осмотрев с ног до головы, с ходу угостил горячим чаем по случаю. Себя согреть и гостя. Только кружка одна. Поэтому сначала гостю.
— Ну, дело молодое дома не ночевать. Но видок у тебя, конечно, как после тяжёлого трудового дня. А тебе ещё пахать и пахать до вечера.
Боря, глотая кипяток, чтобы побыстрее отдать кружку, молчал. Все слова выкричал вчера. Все мысли выдумал. Лучше бы хоккей со Степанычем смотрел на диване. И горя не знал. Нет же, потянуло на подвиги.
Мимо обоих промчался чёрной тучей Антон Сергеевич. Увидев сантехника в уголке на стульчике, остановился и поманил за собой лёгким движением руки.
Боря поднялся и нехотя поплёлся следом, не выпуская из озябших пальцев кружки. До работоспособного состояния было как до Марса. И то только пешком.
— Что ж, Боря. Спасибо тебе. Открыл мне глаза, — с ходу начал начальник, запустив в холодный кабинет, где всю ночь проветривалось помещение. — Проси, что хочешь.
Боря приподнял бровь. Неужели?
— Но учти, сделать сегодня много для тебя не могу, — тут же сделал корректировку запроса Иванов. — Леся на работу не явилась, сука такая. Работала она не официально, замещала. Уволить её не могу. Объяснений я с утра так и не получил. Короче, отрабатывать не намерена, а Нина Альбертовна ещё болеет. Так что кто будет сидеть в диспетчерской, сегодня не ясно. У тебя есть чем заняться? Заказы свои знаешь?
Боря кивнул, закашлялся.
Иванов тоже осмотрел с ног до головы и отметив что сегодня его лучший сотрудник вряд ли наберёт и одну звезду в приложении, покачал головой.
— Ты давай это… Забудь сегодня о походах по объектам. Нечего заражать людей. Все лето терпели, еще потерпят денёк. Ты там вроде хотел по трубам в спортзале сработать. Спортсменам то что? Иммунитет у них о-го-го. Не заболеют. Туда давай.
Боря снова кивнул, правда уже не помнил зачем хотел в спортзале работать, для кого. Точно не для себя. А чем Дарья отличается от всех прочих женщин на районе? Косой? Смешно.
Всем смешно, да только не ему.
— Я тут подумал, а знаешь, давай, — чего-то там для себя вновь решил начальник. — Меняй им трубы. Материал я выделю. Всё-таки спортзал — место общественное. Поработаем на благо района, так сказать. А про скидки там или прочие вип-пропуска забудь. Всё равно ходить некогда. Толку с него, да?
Боря, не спеша выпускать из руки кружку охранника, допил. Посмотрел пристально и снова кивнул многозначительно.
Похоже, начальник тоже многое ночью обдумал. Всех похоже эта карма тревожит. Живут чёрте как, а потом в посмертии стыдно становится.
«Меняют всё-таки мужиков женщины», — повёл итог и внутренний голос.
— Тогда чё? — снова спросил начальник, копаясь среди бумаг на столе. — Делай спортзал сегодня с напарником, а я подразгребу тут дела. Вечером прикинем, что получится.
