-- Не удалось! Сидел я в засаде, продрог и, думаю, дай на минуту пойду погреюсь. А он, этот субчик, наверное, в это время и смылся. Но я его еще поймаю. Подстерегу и вам доложу!..
-- Да, конечно! -- с облегчением бодро произнес Голубцов. -- А вот сейчас лучше может быть помалкивать. Не распространять слухов. А то у нас такие люди!.. Начнутся склоки, разговоры. Обвинят еще кого-нибудь невинного. Например, меня, -- он попытался честно и прямо смотреть в глаза дворнику. -Жена моя, сами знаете, уехала. Так-так... А фартук у вас старенький, пора выдать вам новый.. .
-- Давно прошу выдать.
-- Я уж постараюсь.
Управдом умолк, посмотрел задумчиво на небо и постепенно лицо его приняло недовольное, раздраженное выражение.
-- Эх, отдыхали бы вы по ночам, старик!.. Откуда такая подозрительность? Какое вам дело до того, что Коновалов что-то в простыне носит? Жизни от вас никому нет...
Дворник с виноватым видом покручивал ус.
-- Так может, того, прекратить наблюдение?
-- Давно пора, прошли уже те годы...
Управдом Голубцов швырнул окурок, гневно растоптал его и поплелся в милицию, держа домовую книгу подмышкой.
Дворник стоял, опираясь на метлу. В лучах восходящего солнца он был похож на бронзовый памятник победителю, грудью своей защищавшему народ.
-------
О росте благородства
Капитализм, бешеная погоня за долларами, все это сильно огрубляет нравы людей. Взять к примеру американских гангстеров. Ворвутся они в банк, кассиру -- пуля в лоб: не шевелись, мистер! Потом навалят деньги в мешки, погрузят в машину и умчатся, дико стреляя во все стороны. Ну, прямо таки, никакой жалости нет, никакого благородства. Но во всем этом, как еще указывал Карл Маркс, виноваты не гангстеры, а сама уродливая капиталистическая система, породившая уголовников. При социализме, как учил Карл Маркс, гангстеров быть не может.
Впрочем, воры, конечно, и при социализме встречаются. Бывают даже и бандиты. Гениальный Карл Маркс совершенно правильно писал, что при социализме нет причин для воровства и бандитизма. Но что же ты поделаешь, если воры и бандиты не читают трудов Маркса, не знают, что их древние профессии немыслимы, когда орудия производства стали достоянием трудящихся.
Может быть тут виноваты некие рутинеры и оторванные от жизни начетчики, которые до сих пор, цепляясь за отжившее старое, запирают свои квартиры на допотопные замки -- эти символы частной собственности? Может быть один вид допотопных замков пробуждает в воре инстинкты, которые, если бы не было замков и запоров, давно бы угасли? Может быть двери и сундуки надо не запирать, а заклеивать бумажками с отпечатанными на них соответствующими цитатами из классиков марксизма, доказывающими, что при социализме воровства быть не может? И уж наверняка, если бы все ночные сторожа читали лекции по марксизму, тогда вора в такое место и калачом бы не заманили, а попал бы по ошибке -- жизни не возрадовался!
Однако, как бы там ни было, но в условиях построенного социализма при победном движении к коммунизму, воры, мазурики, бандиты и жулики стали куда благороднее. Если этот замечательный прогресс будет так стремительно развиваться и дальше, то к моменту построения коммунизма уголовники, возможно, вообще, действуя по способности и приобретая по потребности, будут оставлять на месте преступления букеты роз и фиалок.
К этому дело и идет. Благородство среди уголовников растет. А вот вам и неопровержимый факт.
Как-то ночью, лунною и морозною, шел домой после какого-то ученого заседания академик Возявленский, один из ведущих химиков. Ученые мужи, как известно, в любом состоянии всегда думают, чего-то там изобретают, анализируют, а поэтому очень рассеянны. И вот, когда академик Возявленский, отворив калитку, зашел к себе во двор (жил он во флигеле, в глубине двора), и когда две фигуры, вынырнув из-за снежного сугроба, подступили к нему, он посмотрел на них восторженными старческими глазами и сказал:
-- Коллеги, а все-таки це три, аш два, о два...
-- Ну, не чумри! -- глухим басом прервала, возможно, гениальнейшую формулу академика одна фигура и толкнула академика слегка в живот: -Сдрючивай это!
Но все же академик Возявленский был так занят своими мыслями, что только после того, как с него сняли шубу, он несколько удивленно спросил:
-- Мы с вами знакомы?
-- Скидывай клифт, -- спокойно буркнул басистый.
-- То есть, что значит "клифт"?
-- Спинжак, старик, спинжак! -- охотно перевел второй тоненьким тенорком кошачьего тембра. -- Сдрючивай спинжак, понял? Раз мы тебе забарали, дак не вертухайся!.. Ты наш, понял7
С академика сняли пиджак, а потом все пошло гладко.
-- Давай гудочек! -- сняли галстук.
-- Скидывай бабочку, -- сняли рубашку.
-- Федька, достань лопатник!
Академик почувствовал, как у него пошарили в карманах брюк.
-- Пахан, лопатник у него был в клифте, а издесь бочата, рыжие бочата. Понял?
-- Простите, вы на каком это языке говорите? -- поинтересовался академик.
-- Ты, старик, мине не ботай, а то как дам по рогам! -- предупредил басистый, но кошачий тенорок оказался более воспитанным.
-- Ты, старый фраер, не бойси, пахан шутит. Чмурит пахан, понял? Сдрючивай шкары!..
-- А что это такое?
-- Шкары это брючата. Лопатник так и будет лопатник, или кошелек. Рыжие бока, бочата, понял? Так это золотые часы. Скидывай колесы, ботинки, понял?
Когда дрожащему на морозе академику сказали снять нижнюю рубашку и кальсоны, он взмолился:
-- Милейшие, ведь я так могу простудиться, погибнуть! Кроме того, кальсоны мои сзади просижены и залатаны...
-- Латка тоже мануфактура, -- возразил бас. -- Хочешь человеческого обслуживания, дак и ботай, скидывай!
Пришлось скинуть и нижнее белье. Но вот, когда вопрос зашел о носках, тут-то и стало заметно облагораживающее влияние социализма.
-- Милейшие! -- легко подпрыгивая, растирая себе живот, грудь и тощие ноги, закричал академик Возявленский. -- Дорогочтимейшие, оставьте хотя бы носки! Пропаду, погибну, а я все же академик, большой ущерб для науки и особенно химии будет.
-- А ты, старик, скидовай носки и жми домой, по дороге согреешься, -посоветовал бас.
-- Пахан! -- таким новым, облагороженным, вдохновленным голосом заговорил тенор. -- Ты кнацаешь, он академик, может даже целый прохвессор, химик, понял? Может он той химией на пивоварном заводе пену вызывает и градусы накачивает, понял? Нельзя, пахан, с такого фраера дрючить усе, нехай топает в носках, понял?
Ну, тут между грабителями загорелся ученый спор. Бас доказывал, что на пивоваренном заводе главное не химия, а хмель. Тенор говорил, что, мол, вся польза бывает от микробов и, значит, все дело в химии. А голый академик уж и говорить не мог, только дрожал, как медуза, и по-волчьи клацал зубами.
В конце концов, как и должно быть, победило новое и прогрессивное. Тенор переспорил баса и сказал академику:
-- Потай, старик, в носках до хаверы. Ты, старик, полезный, может чего-нибудь там придумаешь или отчибучишь с микробами для крепости пива. Живи, старик, понял?
Конечно, если бы это раздели не академика Возявленского, а какого-нибудь юношу или сорокалетнего ровесника Октября, то ничего бы они не заметили и ничего бы не оценили. А академик Возявленский после того, как его дома жена растерла спиртом, отпоила горячим чаем, первым долгом сказал:
-- Душечка Нионила Филипповна, ты помнишь, как меня раздевали в девятнадцатом году? Тогда все сняли. А вот теперь, представь себе, носки все же оставили. Растет, как не говори, благородство даже среди грабителей!..
Правда, академик Возявленский человек был аполитичный, Маркса в жизни не читал и не понял он действительных причин облагораживания уголовников. Не понял и объяснил это тем, что на грабителей благотворно повлияло развитие науки. Что поделаешь, он -- ведущий химик, такого надо терпеть. Может он действительно что-нибудь придумает для повышения крепости пива?..
-------
Клоунада
Номер, значившийся на цирковых афишах, как "Братья Ложкины -оригинальные буффонадные клоуны", на протяжении тридцати пяти лет упорно шел без всяких изменений. Один из братьев Ложкиных, Степан Макарович Хомутов, был "белым клоуном". Лицо у него было обсыпано мукой. Одет он был в костюм арлекина, с вышитым ниже спины улыбающимся солнцем. В руках он держал многострадальную колотушку.
Второй брат Ложкин, Евтихий Калинович Кудий, был "рыжим клоуном". На нем был традиционный рыжий парик. Рот у него был нарисован черной краской и доставал до ушей. Прилепной нос, красного цвета, был электрифицированный. А костюм Ложкина-Кудия состоял из латок и полосок, скрепленных огромными английскими булавками.
Выходя на арену, "белый" Ложкин нарочито писклявым голосом спрашивал "рыжего" брата:
-- Почему ты такой скучный?
-- У меня умерла теща! -- мяукал в ответ "рыжий" лжебрат.
-- Теща? -- пискливо удивлялся "белый". -- Когда у меня умерла теща, я радовался!
