При встрече с Иоанном каждый старался улизнуть в сторону, спрятаться от него.
Это злило Иоанна Васильевича и делало его нервным.
– Не понимают меня! – жаловался он матери. – Я медицину хочу изучить, а они против вивисекции. Такие невежды.
– Ах, они подлые! – сердилась мать Иоанна Васильевича. – Дитя на них медицинские опыты делает. Может быть, препарат какой выдумает! А они прячут от него свои дурацкие головы.
И она приказывала своему любимцу Телепневу-Оболенскому как можно больше нарубить голов для своего сына.
В конце концов сам Телепнев-Оболенский был подвергнут анатомическому опыту.
Однажды Иоанну Васильевичу передали известные слова Калигулы: «Как бы мне хотелось, чтобы у всех людей была одна олова, и чтобы я отрубил эту голову». Молодой Иоанн, вздохнув, сказал:
– Я не утопист! Я знаю, что сколько людей, столько голов, и работы будет много.
И, подняв очи свои горе, прибавил со смирением:
– Что ж, будем трудиться. Терпение и труд все перетрут.
Так рос в благочестии и постоянных научных трудах молодой Грозный.
Спустя год после рождения Иоанн Васильевич объявил себя семнадцатилетним.
– Теперь начну царствовать! – заявил он. – Кто еще не казнен?
Неказненные бояре стали подходить к Иоанну.
– Не толпитесь! – закричал на них Иоанн. – Тут вам не театральная касса. Станьте в очередь!
Бояре стали в очередь.
– Сколько вас развелось! – с досадой сказал Грозный.
Бояре виновато опустили глаза.
К вечеру все было кончено. Оставшиеся после казненных боярские шапки Грозный роздал своим новым приближенным.
Так как приближенных оказалось меньше, чем боярских шапок, то любимцы получили по две шапки.
Отсюда пошли двойные боярские фамилии: Голенищев-Кутузов, Сумароков-Эльстон, Витте-Витте, Кафгаль-Гендельман, Сименс-Гальске, Швеция-Норвегия, Жорж-Борман и др.
Любимейшей забавой молодого царя было жениться.
У Иоанна в сущности было очень нежное сердце, и единственной причиной его жестокости было любопытство.
Женившись и пожив некоторое время с женой, он начинал думать: «Любопытно было бы посмотреть, какова будет моя вторая жена?»
Несколько месяцев Иоанн Васильевич боролся со своим любопытством, но потом не выдерживал и постригал жену в монахини, а сам брал другую жену.
– Ничего не поделаешь! – говорил он: – Уж очень я любопытен.
Игрушки молодому царю заменяли бояре молодые и старые. Поиграв с боярином, Иоанн начинал томиться мыслью: «Что у моей новой игрушки делается внутри?»
Любопытство до тех пор мучило царя, пока он не распарывал живот у боярина и не узнавал, что делается у него внутри.
Испортив первую игрушку, он брал новую, которую чрез некоторое время постигала участь первой.
Сначала Иоанну Васильевичу нравились бояре Глинские.
– Славные игрушки! – восхищался он: – Вот интересно было бы знать, какие там у них пружины внутри? Должно быть, заграничные.
Недолго крепился Грозный и велел распороть Глинских. Потом то же самое он сделал с Шуйскими; потом с Вельскими.
Каждый год Иоанн Васильевич производил набор новых любимцев.
Родные любимцев оплакивали их, как покойников. Пред отправкой любимцев во дворец матери и жены голосили:
– На кого ты покинул нас, сиротинушек!
Знакомые с грустью жалели любимца:
– Так молод – и уж в любимцы попал. Поистине смерть не разбирает.
В Москве люди больше умирали от внезапной любви Иоанна Васильевича, чем от других заразительных болезней.
Характера Иоанн Васильевич был веселого, и любил он шутить. Однажды он велел в шутку бросить псам своего любимца Андрея Шуйского. К сожалению, псы не поняли шутки и загрызли бедного боярина.
В другой раз Иоанн обратил внимание на длинные бороды новгородских купцов.
– Вы бы побрились! – посоветовал им царь.
– Рады побриться! – ответили купцы, – да парикмахерской поблизости нет.
– Это пустяки! – сказал Иоанн Васильевич. – Можно и без парикмахера.
Он приказал облить бороды купцов дегтем и поджечь. В одну минуту подбородки у них стали чистенькими, как ладонь.
Купцы похвалили царя за находчивость и были очень рады, что им не пришлось платить за бритье.
К сожалению, современники Иоанна Грозного ложно истолковывали шутки царя и придавали им какой-то меерхольдовский оттенок.
Однажды от сальной свечи загорелась Москва.
Во время пожара во дворец ворвался неизвестный человек в рясе, впоследствии оказавшийся священником Сильвестром, и крикнул Иоанну:
– Ты во всем виноват!
– Я не поджигал! – сказал твердо Иоанн. – Напраслину возводишь, батюшка.
– Это за твои грехи! – грозно закричал Сильвестр. – Покайся.
Иоанн покаялся и велел убить Сильвестра.
«Надо созвать Земский собор! – подумал Иоанн Васильевич. – Пусть правит, как знает».
Земский собор был созван. «Чего-то еще не хватает?» – подумал Иоанн. И вспомнил: «Знаю! Нужен еще Духовный собор». Духовный Собор был созван.
«Что бы еще созвать?» – задал себе вопрос Грозный. И, подумав немного, решил: надо созвать опричнину.
Когда опричники были созваны, Грозный приказал им:
– А ну-ка, ребятки, разгоните мне Земский собор!
Опричники разогнали.
– А теперь Духовный собор!
Опричники разогнали Духовный собор.
Иоанн Грозный позвал к себе членов Земского собора и спросил их:
– Наговорились?
– Наговорилися досыта! – ответили земские люди.
– Все высказали?
– Все.
– Значит, языки вам больше не нужны?
Иоанн Васильевич приказал вырвать у них языки. Потом он призвал членов Духовного Собора и спросил:
– А вы что сделали?
– Вот что сделали.
Члены Собора подали Иоанну «Стоглав». Иоанн рассмеялся.
– Думаете, что, если он о ста головах, так и ничего с ним сделать нельзя?
Он велел обезглавить «Стоглав».
Еще дальше, пошедши по пути реформ, Иоанн Васильевич велел сочинить Судебник.
Чрез некоторое время он спросил сочинителей:
– Готов Судебник?
– Готов, – ответили ему.
Иоанн велел сжечь Судебник и утопить сочинителей.
– Любопытно, – сказал он, – посмотреть, как будут гореть законы и тонуть законники.
И еще много прекрасных деяний совершил под благотворным влиянием добрых советников раскаявшийся Иоанн Грозный.
Между тем в Казани начались беспорядки. Стали произносить слова против начальства. В университете пели недозволенные песни.
– Все это инородцы мутят! – говорили в Москве.
И говорившие так не ошиблись. Татарская партия овладела умами молодежи и мутила их.
На улицах то и дело раздавалось:
– «Отречемся от старого мира»…
Околоточные из сил выбивались, получая взятки и арестовывая кого надо, а еще больше – кого не надо.
– Надо примерно наказать бунтовщиков! – сказал, разгневавшись, Иоанн Васильевич.
Он собрал войско, пошел на Казань и осадил ее. Комендантом крепости был не русский генерал, а татарин, и осажденные поэтому упорно защищались.
– Вы здесь повоюйте! – сказал Иоанн Васильевич. – А я пойду молиться.
Воины пошли штурмовать Казань, а Грозный пошел молиться.
Пред самым солнечным восходом взорвало большой подкоп, где находилось 48 бочек с порохом.
Из того факта, что бочки не были до подкопа раскрадены, а порох взорвался, историки выводят заключение, что интенданты и инженер, руководивший подкопом, были немцы.
Наконец не стало бояр на Москве. Все были казнены.
– Странные люди эти бояре! – говорил, пожимая плечами, Иоанн Васильевич. – Никак не могут приучиться жить без головы. Чуть огрубишь голову, глядишь, а уже боярин окочурился.
– Избалованный народ! – поддакивали приближенные. – Неженки.
Грозный загорался гневом и кричал:
– Так я же их научу! Без двух ног может жить человек, неужели же без одной головы трудно жить?
И он рубил головы до тех пор, пока в один прекрасный день ему заявили:
– Нет больше бояр. Все вышли.
Грозный опечалился, но скоро решил:
– Выпишем из других городов. Думаю, что на наш век бояр хватит.
Он велел собрать войско и во главе его двинулся к Новгороду. Овладев городом, Иоанн Грозный приказал снять с веревки вечевой колокол. Последний висел долго и уже задыхался.
– В Москве поправится! – сказал царь.
Вечевой колокол увезли в Москву.
Потом Грозный приступил к новгородским боярам. Покончив с ними, он собрал новгородских женщин и спросил их:
– Вы любите своих детей?
– Любим, – ответили женщины:
– Сейчас увидим, правду ли вы говорите.
Грозный приказал привязать детей веревками к матерям их и бросить в воду. Несмотря на такую привязанность к детям, матери не спасли их и утонули вместе с ними.
– Вот вам доказательство, как «свободные» женщины любят своих детей! – сказал Иоанн Васильевич своим приближенным. – Гражданки!
