Друзья радостно вскочили и бросились к Марусе. Она степенно похристосовалась с торжественно настроенным Подходцевым и Громовым, а с Клинковым отказалась, - на том основании, что он не умеет целоваться как следует.
- Да, - хвастливо подмигнул распутный Клинков. - Мои поцелуи не для этого случая. Не для Пасхи-с! Хе-хе! Позвольте хоть ручку.
Желание его было исполнено не только Марусей, но и двумя товарищами, сунувшими ему под нос свои руки.
Этой шуткой торжественность минуты была немного нарушена, но когда уселись за стол и чокнулись вином из настоящих стаканов, заедая настоящим свяченым куличом, - снова праздничное настроение воцарилось в комнате, освещенной лучами рассвета.
- Какой шик! - воскликнул Клинков, ощупывая новенькую, накрахмаленную скатерть. - У нас совсем как в приличных буржуазных домах.
- Да... настоящая приличная чопорная семья на четыре персоны!
И все четверо серьезно кивнули головами, упустив из виду, что никогда приличная чопорная семья не допустит сидеть за одним столом с собою безработную проститутку.
Глава IX
НЕХОРОШИЙ ХАРЧЕНКО
Это была очень печальная осень: мокрая, грязная и безденежная...
Сидя верхом на стуле, Подходцев говорил:
- Безобразие, которому имени нет. Свет изменился к худшему. Все проваливается в пропасть, народ нищает, все капиталы скопляются в руках нескольких лиц, а мы не имеем даже пяти рублей, чтобы принять и угостить как следует нашего дорогого гостя.
"Дорогой гость" Громов лежал тут же, на кровати.
Сейчас же после Пасхи - "первой буржуазной Пасхи" - как называл ее Клинков, Громов уехал на завод летним практикантом. Все лето Подходцев и Клинков вели жизнь сиротливую, унылую, забрасывали "практиканта" письмами, наполненными самыми чудовищными советами, наставлениями и указаниями по поводу ведения дел на заводе, заклинали Громова возвратиться поскорей, а в последнем письме написали, что доктора приговорили Клинкова к смерти и что приговоренный хотел бы испустить последний вздох на груди друга ("Если грудь у тебя еще не стерлась от работы", - добавлял Подходцев...). Этого Громов не мог больше выдержать: ликвидировал свои заводские дела и вихрем прилетел в теплое гнездо. Случилось так, что к моменту его приезда все средства друзей пришли в упадок, и только этим можно было объяснить ту мрачную окраску, которую принял разговор. Выслушав Подходцева, Громов сделал рукой умиротворяющий жест и добродушно сказал:
- О, стоит ли обо мне так заботиться... Пара бутылок шампанского, котлетка из дичи да скромная прогулка на автомобиле - и я совершенно буду удовлетворен.
Подходцев, не слушая его, продолжал плакаться.
- Что делать? Где выход? Впереди зияющая бездна нищеты, сзади - разгул, пороки и кутежи, расстроившие мое здоровье...
- Чего ты, собственно, хочешь? - спросил его, кусая ногти, толстый Клинков.
- Я хотел бы и дальше расстраивать свое здоровье кутежами.
- Что-то теперь делает этот болван Харченко? - вспомнил Клинков.
- Ты говоришь об этом жирном пошляке Харченко?
После этого Клинков и Подходцев принялись ругать Харченко. Стоило им только вспомнить о Харченко, как они принимались его ругать. Ругать Харченко - был хороший тон компании, это был клапан, с помощью которого облегчалось всеобщее раздражение и негодование на жизнь.
- Жирная, скупая свинья!
- Богатый, толстокожий хам.
- Конечно, это ясно. Он пользуется нашим обществом бесплатно.
- Давай брать с него по пяти рублей за встречу, - предложил Клинков.
- Или лучше - полтора рубля в час. По таксе, как у посыльных.
- Это баснословно дешево. Подумать - такое общество.
- Кто Харченко? - спросил гость Громов.
- Харченко? О-о, это штука. Мы с ним за лето успели познакомиться как следует и уже хорошо изучили... Папенькин сынок, недалекий парень. Ему отец присылает триста рублей в месяц, и он проживает все это один, тайком, прячась от друзей, попивая в одиночестве дорогие ликеры, покуривая сигары и закатывая себе блестящие пиры. Он любит нас, потому что мы веселые, умные, щедрые, когда есть деньги, люди... Он частенько вползает в нашу компанию, но как только у компании деньги исчерпаны - он выползает из компании.
- Так он, значит, нехороший человек?
- Да, Громов. Нехороший.
- Так... Нехороших людей надо наказывать. Сведите меня к нему, познакомьте. Устроим ему какую-нибудь неприятность.
- Следует. Ты обратил внимание, Клинков, что в компанию к нам он всегда лезет, наше изящное, остроумное общество забавляет его, а как только дело коснется того, чтобы выпить с нами бутылочку винца и погулять в тот период, когда мы "в упадке", - он сейчас же назад.
- Давай надуем его. Скажем, что ты англичанин и ни слова не понимаешь по-русски. Пусть помучается.
- Слабо, - возразил Громов. - Постойте.
Он встал и сжал руками голову так крепко, что в ней родилась мысль... Он сказал:
- Вот что ему нужно сделать...
Глава X
ПЕРВОЕ НАКАЗАНИЕ ХАРЧЕНКИ
Харченко занимал маленький особняк из трех комнат, с парадным входом на Голый переулок. Переулок этот кончался каким-то оврагом, заросшим сорной травой, и "вообще", как говорил Подходцев, "это место пользовалось дурной славой, потому что здесь жил Харченко..."
Шли шумно, весело, в ногу, громко, на удивление прохожих, напевая какой-то солдатский марш.
Харченко был дома.
- Здравствуй, Витечка, - ласково приветствовал его Подходцев. - Как твое здоровье?
- А-а, веселые ребята! Здравствуйте. Чайку хотите?
- Ты нас извини, Витя, но мы к тебе с одним человечком. Вот, познакомьтесь.
Харченко протянул Громову руку; тот схватил ее, крепко сжал и неожиданно залепетал:
- А-бб-а... Мму...
- Что это он? - испугался Харченко.
- Глухонемой. Ты его не бойся, Витя. Он из Новочеркасска приехал.
- Да зачем вы его привели ко мне?
- А куда его девать? Второй день как пристал к нам - вот возимся.
- Вот несчастный, - сказал сострадательно Харченко, осматривая Громова. - Неужели ничего не понимает?
- Ни крошечки.
- Гм... И глаза у него мутные-мутные. Совершенно бессмысленные. И ему тоже дать чаю?
- И ему дай. Только ты с ним, Витя, не особенно церемонься... Налей ему чаю в какую-нибудь коробочку и поставь в уголку. Он ведь как животное ничего не соображает.
- А он... не кусается? - спросил, морщась, Харченко.
- Ну, Витенька... Ты форменный глупец... Где же это видано, чтобы глухонемые кусались? Ты только не дразни его.
- Черт знает! Очень нужно было приводить его. Эй, ты!.. А-бб-а! Иди сюда. Куш тут.
Харченко был действительно человеком без стыда и совести... Он налил чаю в большую чашку с отбитым краем, бросил в нее кусок сахара и поставил в уголку на стуле, указал на нее Громову.
- А-вввв-в... Хххх... - залепетал беспомощно Громов и замахал руками перед лицом Харченки.
- Что он?! - закричал испуганно Харченко.
- Сахару ему мало положил. Не скупись, Витя. Разве ты не знаешь, что глухонемые страшно любят сахар?
Как будто в подтверждение этих слов, Громов подскочил к столу, запустил руку в сахарницу и, вытащив несколько кусков, набил ими рот и карманы.
- Видишь? - прищурился Подходцев.
- Да что это вы, братцы, - возмутился Харченко, - привели черт знает кого!.. Скажи ему, Подходцев, чтобы он сидел смирно и пил свой чай.
- А-бб-а! - закричал Подходцев, давая Громову пинок. - Ты! Сиди там! Куш! Пей это... чай... понимаешь? Дубье новочеркасское!
Громов покорно отошел в уголок, сел на пол и, склонив голову, стал тянуть из своей громадной чашки чай. Нерастаявшие куски сахара вылавливал руками и, причмокивая, ел с громким хрустеньем.
- Форменная обезьяна, - покачал головой Харченко и обратился к Подходцеву: - Что поделываете, ребята?
- Ничего, Витечка. Занимаемся, книжечки читаем, по бульварчикам гуляем, котлетки в ресторанчиках кушаем.
Замолчали. Наступила многозначительная пауза. Подходцев вдруг крякнул и спросил с места в карьер, безо всяких приготовлений:
- Скажи, Витечка, ты никогда не травил мышей?
- Не травил, - отвечал Харченко. - А что?
- Да, понимаешь, завелись у нас в квартире мыши. Купил я сейчас отравы, а как им ее давать - не знаю.
- А какая отрава?
- Да вот, взгляни.
Подходцев вынул из кармана маленький сверток с белым порошком и, развернув его, положил на стол.
- Как же это называется?
- Это, Витенька, вещь вредная, ядовитая. Мышьяковистое соединение.
Глухонемой Громов стал на ноги, поставил пустую чашку в уголок, приблизился к столу и, увидав белый порошок, с радостным, бессмысленным криком бросился на него.
- Что он делает?! - вскочил Харченко.
Было поздно... Громов схватил горсть "мышьяковистого соединения" и с довольным визгом, кривляясь, отправил его в широко открытую пасть.
- Сахар!!! - в ужасе вскричал Подходцев. - Он думает, что это сахар!!! Остановите его...
Харченко бросился к Громову, но на пути ему попался Клинков; он обхватил руками шею Харченки и заголосил:
