Мари Кордоньер
Плутовка Ниниана
Париж, март 1633 года
По обшарпанному экипажу было сразу заметно, что каретник поставил его на колеса слишком давно. Покрытый пылью, без кистей, занавесей и какого-либо намека на родовой герб, грохотал он по булыжной мостовой. Краска на дряхлой дорожной карете облупилась и покрылась толстым слоем грязи. Спицы на огромных колесах потрескались.
Лошадям тоже пора было на пенсию. Шум улиц французской столицы пугал их. Зато кучер на козлах был совсем юным. Нелегко ему было править нерасторопной парой на узких улочках в старых кварталах. Напрягая худенькие плечи, он изо всех сил натягивал вожжи, чтобы избежать столкновения с водосточными трубами и выступающими стенами домов. Вслед ему летели проклятья перепуганных пешеходов и торговцев.
Когда карета добралась наконец до широкой, красило вымощенной улицы, ведущей к Королевской площади, щуплый кучер решил еще раз пустить унылых кляч рысью. Новые княжеские дворцы, окружавшие площадь, казалось, высокомерно взирали на еле передвигавшуюся развалюху.
Перед роскошным дворцом Мариво, двухэтажный особняк которого украшала великолепная колоннада, а венчала балюстрада с фигурками полуодетых мраморных дам, кучер притормозил.
Въездные ворота были, к счастью, столь широки, что, даже сделав резкий, неуклюжий поворот, карета, тем не менее, минуя столбы, благополучно въехала прямо на середину квадратного, ограниченного со всех сторон зданиями двора. Фыркнули измученные дорогой лошади, и экипаж наконец остановился. Глубокий вздох кучера никто не услышал. Руки, уставшие от напряжения, бессильно опустились.
Конюхи в ливреях, выбежавшие, как положено, навстречу прибывшим, изумленно посмотрели на обшарпанную карету. Право начать разговор они предоставили пожилому слуге, который возмущенно обратился к юноше, бросившему вожжи на колени.
— Ты что, парень, с ума сошел? Или ты думаешь, что приехал в дешевый трактир?
— Заткнись! Моя госпожа проделала длинный путь и не желает с тобой объясняться. Это дворец Мариво?
Пожалуй, не сами слова, а высокомерный тон, которым они произносились, заставил лакея удивленно поднять брови.
— Ну, допустим. И что дальше? — проворчал он недоверчиво.
— А то, что получишь нагоняй, если заставишь благородную барышню томиться в карете и не доложишь немедленно своему господину о прибытии мадемуазель Камара, его нареченной невесты.
Прежде чем новость успела достигнуть любопытных ушей слуг, через ворота стремительно ворвался во двор всадник. В последний момент он виртуозно осадил перед неожиданным препятствием разгоряченного коня. Могучий вороной жеребец дернулся, поднялся на дыбы и, фыркнув, подался в сторону.
Без видимых усилий всаднику удалось успокоить напуганное животное. Потрепав лошадь по шее, он скользнул равнодушным взглядом по карете и остановил его на старшем конюхе, у которого вдруг застряли в горле слова оправдания.
— Уж не на ярмарку ли в Сен-Дени я попал вместо собственного дома? — саркастически спросил он.
Перья безупречной белизны на шляпе красиво подчеркивали черный цвет блестящих насмешливых глаз и темный загар мужественного лица.
— В связи с чем удостоился я чести лицезреть вас в своем жилище, молодой человек? — внезапно обратился он к кучеру, вздрогнувшему от неожиданности.
Однако тот быстро обрел вновь свое высокомерие, лишившее даже старшего конюха на какой-то момент дара речи.
— Вы монсеньор де Мариво?
— Барон де Мариво, — подчеркнул всадник, а затем добавил, едва скрывая раздражение: — Я, в общем-то, не привык представляться кучерам своих гостей.
— Прошу прощения, — произнес юноша, находившийся благодаря высоким козлам на одном уровне с всадником. Потом с элегантным поклоном представился: — Я не кучер. Я Камара.
— Камара?
— Я привез к вам свою кузину, мадемуазель Диану Грас де Камара. Вашу нареченную невесту. Разве вы не получили письмо, в котором она извещала вас о своем приезде?
Слова ответа застыли на губах Мариво, едва он наклонился и заглянул в окошко кареты. Испуганное лицо, обращенное к нему, казалось в полутьме экипажа неземным. Обрамленное складками голубого шелкового капюшона, оно было изумительно красиво.
Рука барона непроизвольно потянулась к шляпе, чтобы выразить искреннее восхищение. Заходящее мартовское солнце заиграло бликами на иссиня-черных волосах.
Девушка отпрянула назад и вцепилась в руку спутницы, скромно одетой полной матроны. Испуганными, широко раскрытыми глазами смотрела она на темную голову, склонившуюся над ней.
Снова выпрямившись в седле, барон дал краткие указания слугам. Юноша с явным облегчением передал вожжи одному из конюхов и спрыгнул на землю. Одет он был очень скромно, если не сказать бедно. Дорожная пыль окрасила его штаны, невзрачную куртку, сапоги и фетровую шляпу в ровный серый цвет.
Юноша хотел открыть дверцу кареты, но барон его опередил. Он помог старшей из женщин выйти, получив в награду почтительный реверанс, вызвавший у тучной дамы легкую одышку. Диана де Камара с радостью воспользовалась поддержкой своего кузена. Ее правая рука в перчатке судорожно вцепилась в рукав юноши, удивленные глаза разглядывали фасад дворца, окрашенный в песочный цвет и увенчанный вытесанными из камня изящными башенками.
Этот роскошный особняк свидетельствовал о богатстве семьи Мариво. Их состояние не в последнюю очередь побудило покойного господина де Камара два года назад заключить выгодную для дочери помолвку, при которой жених и невеста даже не видели друг друга. Пятнадцатилетняя Диана обещала в то время превратиться в ослепительную красавицу и не заслуживала, по мнению отца, прозябания в провинции. Но в тот год еще никто не мог предполагать, что эта помолвка станет якорем спасения для всей семьи.
Однако барон де Мариво, похоже, четко представлял себе сложившуюся ситуацию, судя по словам, произнесенным им, когда закрылись двери роскошно обставленных покоев. Он снял шляпу и перчатки и, повернувшись спиной к дверям, ведущим через террасу в большой сад, стал внимательно разглядывать неожиданных гостей.
— Я не знаю, чему удивляться: вашему мужеству или легкомыслию? Фамилия Камара пользуется теперь в Париже дурной репутацией.
К кому обращался барон — к Диане или к ее кузену, — понять было трудно.
— Вы хотите упрекнуть в этом Диану?
Ее юный спутник решительно включился в разговор. Он тоже снял шляпу. Каштановые волосы, зачесанные назад, были завязаны на затылке лентой. Лицо со светлыми глазами показалось барону слишком детским и худеньким. Ему подумалось, что юноше нет и двадцати. «Незрелый парнишка с плохими манерами», — отметил барон про себя.
