Между тем, тон «парнишки» становился все более агрессивным.
— Вы бы предпочли, чтобы Диана осталась под развалинами замка Камара? Жалеете о помолвке, которая связала вас с семьей, осмелившейся выступить против интриг кардинала? Вы же подписали брачный договор!
— Значит, семьи Камара события тоже сильно коснулись… — пробормотал Мариво, полностью поглощенный разглядыванием своей невесты и не обративший внимания на возбужденный тон ее кузена.
— Семьи Камара и многих других семей Тулузы. Клевреты кардинала не считались с древностью рода. Луи де Камара был убит у развалин собственного дома. После казни герцога Монморанси его друзьям повсюду стало плохо, — подтвердил юноша хриплым голосом.
— Бедный ребенок!
Реплика касалась Дианы, тесно прижавшейся к своей камеристке. Пережитые потрясения явно не прошли для нее бесследно. Однако ни испуг, ни усталость, ни озабоченность, ни смущение — ничто не сказалось на ее утонченной, необыкновенной красоте. Она сбросила темный плащ. Под ним оказалось скромное, закрытое голубое шелковое платье, которое соблазнительно обрисовывало очертания стройного тела. Кружевной воротничок и узкие манжеты на длинных рукавах были единственным украшением. От высоко взбитых локонов отделилась светлая прядь, ниспадавшая на плечи словно золотой солнечный луч.
Мариво испытывал желание дотронуться до нее, чтобы убедиться в реальности ее существования. Не будучи ценителем женской красоты, он, тем не менее, признался себе, что не встречал еще столь очаровательного существа, как Диана де Камара. Только совсем бесчувственный человек мог бы устоять перед желанием заполучить эту драгоценность, обладать ею и оберегать ее. Она должна принадлежать ему во что бы то ни стало. Едва заметный блеск в глазах и более четко обозначившиеся складки в уголках рта указывали на его решительный настрой. Он обратился к невесте:
— Вы измучены, мадемуазель! Забудьте о прошлых несчастьях. У меня вы будете в безопасности. Отдыхайте и чувствуйте себя как дома. Не стесняйтесь высказывать даже малейшие пожелания. Они станут приказами для меня и моих слуг! Я буду счастлив, если мне удастся вновь вызвать улыбку на вашем лице.
Щеки Дианы де Камара залил густой румянец. Утонченные комплименты лишили ее дара речи, а горящие глаза будущего супруга вызвали беспокойство. Однако ее изящный реверанс получился исключительно сдержанным. Послушно последовала она за дворецким и своей камеристкой. Ее двоюродный брат, плотно сжав тонкие губы, остался по знаку барона.
Когда двери закрылись, он глубоко вздохнул и приготовился к дальнейшему разговору. Без сомнения, Мариво отослал женщин, не желая их присутствия при продолжении разговора.
— Вы сдержите слово и возьмете Диану в жены?
Кузен решил избрать стратегию нападения. Он не был маленького роста, однако ему пришлось запрокинуть голову, чтобы заглянуть в черные глаза собеседника, задумчиво изучавшего золотой орнамент над дверями. Барон ответил с высокомерной небрежностью, столь отличавшейся от сильного волнения, охватившего юношу:
— Разумеется. Я не такой дурак, чтобы уступить это сокровище кому-нибудь другому. Впрочем, вы, пожалуй, слишком молоды, чтобы в полной мере оценить очарование вашей двоюродной сестры. Однако я благодарен вам за то, что вы сумели вытащить ее из неразберихи, царящей вокруг Тулузы. А что с остальными членами вашей семьи?
— Остальные погибли. Из рода Камара остались в живых лишь Диана и я.
Своеобразный тон, которым это было сказано, ускользнул от внимания Мариво. Однако он так посмотрел на гостя, отвернувшегося к окну, как будто только сейчас увидел его жалкий вид.
— Я не знал, что у Луи де Камара был брат. Ваш отец тоже погиб во время мятежа Монморанси?
— Да!
В коротком слове отразилось столько с трудом скрываемой боли, что барон решил на время отложить дальнейшие расспросы, связанные с судьбой семьи Камара, и обратился к более нейтральной теме.
— Как ваше имя? Судя по всему, вам не понравится обращение «юноша», а для «господина де Камара» вы еще слишком зелены.
— Я Норберт де Камара.
Ответ прозвучал не очень почтительно, в нем отразилось нежелание гостя быть чем-то обязанным барону де Мариво.
— Так вот, Норберт, можете не беспокоиться о своей прекрасной кузине. Даю слово, что она ни в чем не будет нуждаться. С другой стороны, поймите, что сейчас нужно прежде всего терпение. Кардинал не слишком расположен к мятежным друзьям герцога Монморанси, а королевское разрешение на брак не получить без его согласия. Придется подождать, пока утихнет буря. Мои слуги окажут вам необходимую помощь. Но я очень прошу вас не выходить за пределы дворца. В данный момент лучше не привлекать внимания гвардейцев кардинала.
— …Это вежливый намек на то, что мы являемся, по сути, пленниками в красивом дворце. Не из куля ли да в рогожку мы попали? Не помню, чтобы мне приходилось встречать более высокомерного, самовлюбленного и несносного типа!
Норберт де Камара отвел душу, как только за ним закрылась дверь шикарного кабинета, в котором поселили сестру. Он тут же прошел на середину комнаты, не удостоив вниманием цветастые настенные ковры и великолепную мебель.
— Успокойся, дитя мое. Зачем еще больше смущать Диану, и так достаточно взволнованную? Я как раз сумела уговорить ее немного отдохнуть. Спальня находится и соседнем помещении, и, если ты будешь кричать, она услышит каждое слово.
— Ах, Паулина…
Рассерженный юноша действительно превратился вдруг в беспомощного ребенка, по детской привычке ища утешения в теплых объятиях. Паулина Лесерф, ставшая вместо горничной, привыкшей прислуживать избалованной госпоже, нянькой и доверенным лицом ее детей, смолчала. Она почувствовала дрожь, охватившую худенькую фигурку. Переживания, выпавшие на долю Норберта, были выше человеческих сил, но он до сих пор не произнес ни единого слова жалобы.
Паулина провела рукой по его спутанным волосам.
— Успокойся, детка. Мы в безопасности, как ты слышала. Все будет хорошо. Разве ты не обратила внимания на его лицо, когда он заметил Диану? Уверена, что он станет носить ее на руках. Диана полностью соответствует такой роскоши. Ты выполнила волю отца, и теперь все будет в порядке. Просто ты устала и проголодалась. А это всегда тебя раздражало.
Трезвые рассуждения Паулины вызвали сдержанную улыбку.
— Ах, Паулина, только ты способна думать в подобном положении о еде и сне. Я благодарю судьбу, что она не лишила нас твоей заботы.
С этими словами юный Камара освободился от объятий.
