Карта Бургундии
1088 год, графство Бургундия
Величественный замок из серого камня возвышался на границе графств Варе и Эскаюн. Его надвратную башню вот уже несколько веков венчал грифон[1], герб рода де Понтарлье.
Последний владелец замка, барон Бертран де Понтарлье, гордился своим родовым гнездом, и тому было немало причин. Первая – неприступность, ибо бароны соседнего Савойского графства были не прочь пограбить приграничные земли Бургундии[2], особенно Эскаюн. Вторая – граф слыл верным вассалом правителя Бургундии, служил ему верой и правдой и охранял территории, прилегавшие к верхнему течению реки Эн. За верную службу Рено II[3], граф Бургундский, не раз отличал своего верного вассала и всячески благоволил к нему. И третья, возможно, самая главная причина гордости барона – это величественная красота замка.
Понтарлье, словно гнездо ласточки, прилепившееся к высокой скале, невольно вызывал у соседей баронов уважение и зависть. Ибо его дозорные башни довлели над землями Варе вплоть до Безансона, резиденции сиятельного графа Рено II[4]; северо-западными землями графства Амуа, включая замок Доль, а также южной частью Эскаюна.
Отец нынешнего графа Ла Доля, чьи владения располагались на соседних землях графства Амуа, некогда рискнул напасть на земли Понтарлье и захватить замок, имевший столь выгодное стратегическое положение, но потерпел неудачу. Попытки завладеть Понтарлье также предпринимал и граф де Бельфор, но тщетно. С тех пор минуло немало лет, и никто более не посмел посягнуть на родовое гнездо барона.
Барон де Понтарлье был женат на благородной Миранде де Софте, от брака с которой он имел дочь Матильду и сына Персеваля.
В нынешнем году Матильде исполнилось пятнадцать лет, и отец всерьёз задумался над тем, что его дочь вполне созрела для замужества. Барон поделился своими соображениями с супругой, та же его поддержала, ибо считала, что в пятнадцать лет девушка вполне готова к деторождению.
В конце весны барон получил приглашение на турнир от графа де Бельфор. Былые недоразумения канули в Лету, и нынешние отцы семейств поддерживали вполне миролюбивые отношения, не помышляя о феодальных притязаниях.
Увы, барон был уже не молод, ему минуло сорок три года, давали знать раны, полученные в походах против Ломбардии, Швабии и Тосканского маркграфства[5], поэтому он не мог самолично принимать участие в турнире. Он мысленно перебрал всех своих вассалов-рыцарей, несомненно, многие из них снискали славу храбрецов, сражаясь под его началом. Но барону предстояло выбрать самого достойного, коему было бы доверено защищать честь дома Понтарлье.
Выбор барона пал на Потона де Пайена, молодого храброго рыцаря, отлично проявившего себя в ломбардийском походе. Де Понтарлье призвал вассала в замок и посвятил его в свои замыслы.
Молодой рыцарь воспринял сию новость с нескрываемым восторгом:
– Ваше сиятельство, обещаю достойно сражаться и не посрамить чести вашего рода! – с жаром заверил де Пайен.
Барон снисходительно улыбнулся.
– Я не сомневаюсь в вашей доблести, де Пайен. Ибо я отлично помню, как вы сражались против ломбардцев. Тому наградой богатая военная добыча… Единственное, что беспокоит меня – это ваше облачение. Получить приглашение на турнир в Бельфоре огромная честь. На него съедутся все благородные рыцари Бургундского графства, думаю, их будет немало, ибо военные действия сейчас не ведутся, и они с огромной радостью покажут собравшимся зрителям, на что способны.
Де Пайен терпеливо выслушал длинную тираду своего сеньора, понимая, куда тот клонит.
– Ваше сиятельство, я прикажу оружейнику привести мои доспехи в порядок.
Барон кивнул.
– Разумеется… Но мне бы хотелось, чтобы вы предстали на турнире в новом хаубержоне и нагруднике[6], украшенном грифоном. Посему я прикажу оружейному мастеру подогнать свой праздничный доспех по вашей фигуре.
Де Пайен поклонился.
– Как вам угодно, ваше сиятельство. Для меня великая честь облачиться в доспех с вашим гербом.
Де Пайен откланялся. Когда он покидал замковую залу, то столкнулся в дверях с Матильдой. Юная прелестница потупила взор, как и положено скромной воспитанной девушке её возраста. Но от взора рыцаря не ускользнул румянец, заливший нежные девичьи щёки, словно маков цвет.
Потон не растерялся, поклонившись молодой даме с надлежащим почтением. Та же ответила лёгким кивком головы и проследовала к отцу, оставляя за собой шлейф нежнейшего аромата.
Рыцарь покинул замок, верхом на лошади направившись в свои крошечные владения. Увы, они не позволяли даже думать о Матильде. Но сердцу не прикажешь! Юная прелестница всецело завладела воображением благородного рыцаря, и тот безудержно предавался грёзам. Перед его взором стояла Матильда, облачённая в нежно-лиловое платье, перехваченное под грудью по последней бургундской моде, отчего прелестные выпуклости казались ещё соблазнительнее. Её белокурую головку венчал высокий головной убор, тончайший шарф окутывал его сверху, охватывая щёки, подбородок и шею…
«Я непременно выиграю этот турнир! Пусть я не могу открыться Матильде в своих чувствах, на то я не имею право, ибо я не могу уронить честь своего сеньора, барона де Понтарлье. Но никто не запретит мне объявить Матильду Дамой сердца и сражаться во имя её прелестных глаз!»
С таким мыслями Потон де Пайен достиг своего дома, сложенного из местного камня. Он окинул свои владения безрадостным взором и тяжело вздохнул.
– Увы, с таким богатством я в праве рассчитывать лишь на дочь одного из вассалов барона… Вот, если бы началась война с Арелатом или Ломбардией, то я непременно бы отличился… А может быть и спас жизнь барону… – мечтательно произнёс де Пайен.
* * *
Узнав от матушки о предстоящем путешествии в Бельфор, где соберётся весь цвет бургундского рыцарства, Матильда поспешила к отцу. В дверях, ведущих в зал, она столкнулась с молодым рыцарем. Девушка давно приметила молодого и сильного де Пайена, он будоражил её воображение, особенно по ночам, когда она не могла заснуть, томимая необъяснимыми чувствами.
Однажды она призналась матушке, что засыпает только под утро. Баронесса крайне обеспокоилась и учинила дочери допрос со всем пристрастием. Но Матильда была отнюдь не глупа, чтобы признаться матери в чувствах к простому рыцарю, вассалу своего отца. Она прекрасно понимала, что хоть де Пайен и храбрый воин, и хорош собой, но ей он неровня. Девушка воспринимала свои душевные порывы, как само собой разумеющиеся, свойственные её возрасту… Ну кто не мечтал о куртуазной любви в пятнадцать лет?
