— Что за шум? — спросила Люсинда, спускаясь по узкой лестнице.
— A-а, госпожа Дасана, — воскликнул Карвалло. — Вы говорите на хинди гораздо лучше меня. Объясните этому тупице, что ваш дядя болен и отправление следует отложить.
Люсинда почувствовала себя крошечной, когда шла к бураку. Патан оделся в свежие одежды, рукоятка меча блестела. Его лицо, вечно кислое, теперь казалось полным негодования. Она сделала глубокий вдох и постаралась распрямить плечи, чтобы выглядеть как можно выше.
— Капитан Патан, — обратилась она на хинди. — Сеньор Карвалло пытается сказать…
— Я все прекрасно понимаю, госпожа, — ответил Патан. Его голос звучал гораздо мягче и вежливее, чем она ожидала. — Но что я могу поделать, хочу я вас спросить? Я должен выполнить свой долг, понимаете? Меня не волнует, преуспею ли я или провалюсь. Но мне сказали отправляться в путь сегодня, и долг обязывает меня попытаться это сделать. Пожалуйста, простите меня, если я нарушил покой этого дома.
— Что он говорит? — спросил Карвалло, но Люсинда какое-то время не отвечала ему.
— Значит, вы понимаете, капитан, что мой дядя при смерти и мы должны отложить…
— Я ничего подобного не понимаю, госпожа. Мои люди спросили у слуг. Те сказали, что ваш дядя чувствует себя значительно лучше.
Люсинда смотрела в глаза Патана, который не отводил взгляда. Она снова почувствовала раздражение из-за его самодовольства. Она уже собиралась спорить, но вместо этого повернулась к Карвалло.
— Как себя чувствует тио Карлос? — спросила она по-португальски.
— Гораздо лучше, сеньорита, — Карвалло поклонился.
— Тогда почему мы откладываем отправление?
Казалось, Карвалло опешил.
— Это кажется неподобающим, сеньорита…
— А кто-нибудь спросил у вашего дяди, чего желает он? — тихо уточнил Патан на хинди.
Теперь удивилась Люсинда.
— Я сама это сделаю, — ответила она.
Она бросила на Карвалло взгляд, который, как она надеялась, означал, что она держит ситуацию под контролем, затем развернулась, влетела в дом и поспешила наверх.
Она нашла Джеральдо спящим в кресле перед дверью дяди.
— Он провел тут всю ночь, — сообщил Люсинде камердинер Адольфо, когда пропускал девушку внутрь.
— Заходи, племянница, — пригласил Карлос.
Взмах руки, казалось, отнял все его силы. Он побледнел после кровопускания, но глаза у него блестели, и он улыбнулся ей с любовью.
Она объяснила ситуацию.
— Караван должен отправиться в путь немедленно, — заявил он ей. — Дела обстоят не очень хорошо, и я опасаюсь любой задержки.
— Да, дядя, — ответила Люсинда, положив ладонь на его руку. Его кожа на ощупь казалась тонкой, холодной и слегка влажной. Его помыли, зачесали волосы назад, но, несмотря на все это, запах блевотины и фекалий все равно витал в воздухе. — Значит, мы отправимся в путь, как ты говоришь.
— Подожди, — сказал Карлос, накрывая ее руку своей второй. Она увидела у него на предплечье белую повязку, закрывающую рану в том месте, где врач пускал кровь. — Прошлой ночью они подумали, что я умираю. Они сказали, что это яд. Ха! Слишком много вина для старика, вот и все. Но знаешь, что я думал, когда священник проводил таинство миропомазания?
Люсинда скрыла удивление. Никто не сказал ей про священника.
— И что, дядя?
— Не о своих грехах или Деве Марии. Нет, я думал о тебе, — у него на щеке заблестела слеза. — Ты такая идеальная, Люси. Такая чистая. Семья — это все. Теперь я это понимаю лучше, чем когда-либо раньше. Ты — это все, что у меня теперь есть, моя дорогая.
— И Джеральдо, дядя.
— Что? — переспросил Карлос, словно проснувшись.
— Джеральдо… Он ведь тоже семья, не так ли? И Викторио, твой брат. Не забывай их.
Он долго смотрел на нее, перед тем как наконец ответить.
— Не совсем брат. Родственник, — он снял руку с ее ладони. — Да. Это только значило…
— Да, дядя?
Он вздохнул и закрыл глаза, и какое-то мгновение испуганная Люсинда опасалась, что он умер.
— Я думал, что ты поймешь, — пробормотал он.
— Я понимаю, — ответила она.
Карлос махнул рукой.
— Иди. Передай мои наилучшие пожелания Викторио. Наслаждайся путешествием.
— Спасибо, тио Карлос, — она наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Еще одно, — он судорожно вздохнул, когда она уже собралась уйти. — Да Гама. Будь осторожна. Не доверяй ему.
Услышав эти слова, Люсинда уставилась на дядю. Ей страшно хотелось услышать больше, но она видела, как он слаб. Ему было трудно разговаривать, а если сказать по правде, то ей хотелось побыстрее отправиться в путешествие. Ей хотелось, чтобы скорее начались приключения.
— Хорошо, дядя, — весело сказала она. — Со мной все будет в порядке.
Снаружи она потрясла Джеральдо за плечо.
— Просыпайся. Мы уезжаем.
— А с ним все будет в порядке? — спросил Джеральдо с самым серьезным видом.
— Тио Карлоса не так-то просто убить. Для этого потребуется нечто большее, чем понос, — ответила она.
Однако на лице Джеральдо было написано беспокойство, а не облегчение.
* * *
Когда какой-то житель Гоа говорил: «Мы отправляемся на рассвете», — все понимали, что это только речевой оборот. К тому времени, как прозвучали слова прощания, а сундуки снова открыли, чтобы добавить разнообразные забытые вещи, уже давно рассвело. Наездники-мусульмане достали и развернули молитвенные коврики перед восточной стеной. Затем сундуки снова загрузили и привязали к повозкам, в которые были впряжены волы, затем отвязали и сняли, снова загрузили. Теперь солнце стояло уже высоко, а животные хотели пить и проявляли нетерпение.
Люсинда настолько привыкла к Гоа и множеству непредвиденных задержек, что не понимала все увеличивающегося раздражения капитана Патана. Патан отправил слуг за водой для животных, но жители Гоа двигались крайне медленно, поскольку это было время сиесты, и в конце концов Патан отправил своих людей.
Затем слон обгадился на улице, и оказалось некому убирать дерьмо, потому что слуги Дасанов к этому времени благоразумно исчезли в затененных уголках. Охранники-мусульмане, посчитавшие оскорблением для себя поход за водой, не отозвались на мягкую просьбу своего начальника, а он не считал возможным им это приказывать. В конце концов появились какие-то никому не известные людишки — неприкасаемые[16], которые и унесли слоновье дерьмо в корзинах. Эти корзины они несли на головах. Правда, и после уборки вонь не исчезла.
Да Гама, который мог бы помочь, почему-то сидел в тени дверного проема и позволял Патану самому решать все проблемы.
