«Но сейчас граф как будто скучает меньше», — подумала Петрина, когда он окинул ее острым взглядом, словно желал найти погрешности в туалете.
Однако она нисколько не беспокоилась на этот счет. Петрина знала наверняка, что ее платье цвета бледных нарциссов хорошо сочетается с золотисто-рыжим оттенком ее волос и с маленьким топазовым ожерельем — фамильной драгоценностью Стэвертонов. Весь ее туалет отличался безукоризненным вкусом.
Она присела, граф равнодушно поклонился и сказал:
— Садитесь, Петрина, я хочу с вами поговорить.
— Разве я что-нибудь натворила?
— Судя по всему, вы хотите спросить, что вы такого натворили, о чем мне стало известно.
— Вы со мной говорите, как директор пансиона! — обиженно надула губки Петрина. — Но я могу вам сообщить, если вы еще не знаете, что все это время я была образцом благонравия и приличного поведения. Ваша бабушка мною очень, довольна, а значит, должны быть довольны и вы.
— Тогда почему вы защищаетесь? — Графа немного забавлял этот разговор.
— Чем вы занимаетесь ежедневно? — неожиданно спросила Петрина. — Я знаю, что каждое утро вы ездите верхом, иногда по вечерам я вижу вас на балах, и при этом вы как будто все время заняты чем-то еще.
— До вашего приезда сюда, как я уже говорил вам, я вел чрезвычайно организованный и упорядоченный образ жизни и не имею ни малейшего желания изменять своим привычкам.
— Я спросила просто из любопытства, но, разумеется, у вас уйму времени отнимают ваши возлюбленные.
— Я же просил вас не говорить на эти темы! — резко возразил граф.
— Но я не имела в виду ничего неприличного, — сделав невинные глаза, отвечала Петрина. — Меня лишь интересовала леди Изольда. Вы собираетесь жениться на ней?
Граф довольно сильно стукнул кулаком об стол.
— Я вызвал вас к себе не для того, чтобы обсуждать свою личную жизнь! — ответил он сердито. — Когда вы, наконец, поймете, Петрина, что подопечной не подобает так говорить со своим опекуном, а тем более девушке на выданье!
Петрина довольно печально вздохнула:
— Вы сейчас ведете себя, как тогда, когда мы только познакомились. Надеюсь, вы остались бы довольны, узнав, как примерно я исполняю все ваши указания, но я думала, что, по крайней мере, с вами я могу быть сама собой. Однако я теперь понимаю, что ошиблась.
В ее словах так явно звучало уязвленное самолюбие, что граф слегка улыбнулся:
— Мне бы хотелось, чтобы вы всегда оставались честной и правдивой по отношению ко мне, Петрина, но вы не хуже меня знаете, что любопытство касательно некоторых предметов недопустимо, даже когда вы говорите со мной.
— Не могу понять, почему. Ведь, в конце концов, весь Лондон обсуждает вашу возможную женитьбу на леди Изольде, и я бы очень глупо себя почувствовала, если 6ы однажды утром прочна извещение о вашем браке в «Газетт».
— Могу вас заверить, что вам нет нужды беспокоиться на этот счет. У меня нет намерения жениться на леди Изольде и, между прочим, ни на ком другом.
Он увидел торжествующий огонек в глазах Петрины и, слегка усмехнувшись, добавил:
— Вы, наверное, считаете, что выудили из меня весьма ценные сведения?
— Все окружающие вами интересуются, и я в их числе. Согласитесь: о вас гораздо приятнее сплетничать, чем о краснолицем, толстом, отвратительном, старом принце-регенте.
— Вы не должны так отзываться о вашем будущем монархе, — укоризненно заметил граф.
Петрина рассмеялась:
— А вот сейчас вы опять заговорили, как наш директор. «Да, сэр! Нет, сэр! Я буду хорошей, сэр!» Зачем вы послали за мной?
Граф явно проглотил замечание, которое собирался сделать по поводу ее чересчур вольной манеры разговора с ним, и после минутного молчания сказал:
— Я должен вас известить, что лорд Роулок обратился ко мне с просьбой дать ему возможность сделать вам матримониальное предложение. Я ему сообщил в ответ, что не только не дам своего согласия на этот брак, но категорически запрещаю ему под каким-либо предлогом обращаться к вам, а если он все-таки сделает это, то я вам не позволю с ним говорить…
— Лорд Роулок! Но он довольно забавен.
— Он охотник за приданым, человек самого низкого пошиба, — ответил граф. — Вот уже многие годы он старается поймать богатую невесту. Ему следовало бы сначала проверить, все ли у него в порядке с головой, прежде чем обращаться ко мне с подобной просьбой.
— Я вовсе не желаю выходить за него замуж, но он гораздо забавнее тех безбородых юнцов, которых мне представляют их расчетливые мамаши.
— Итак, вы имеете насчет Роулока мои указания, Петрина. Если же граф заговорит с вами, проигнорируйте его, если он причинит вам беспокойство, дайте мне знать — я с ним сам разберусь.
— А что вы с ним сделаете? — с живым любопытством осведомилась Петрина.
— Нет необходимости углубляться в подробности, — ответил холодно граф, — но могу заверить вас, что я найду очень эффективный способ отделаться от Роулока.
— Вы вызовете его на дуэль? Вот было бы волнующее зрелище! Мне бы так хотелось посмотреть, как вы будете драться из-за меня на дуэли!
— Дуэли ныне запрещены, — твердо заявил граф.
— Но это не так! Только на прошлой неделе два приятеля Руперта дрались в Грин-парке. Руперт был секундантом.
— Меня не интересует поведение молодых людей в возрасте Кумба, которым больше нечем заняться! — сказал граф высокомерно. — Повторяю, Петрина, лорд Роулок больше не должен числиться среди ваших знакомых.
При этих словах Петрина едва не задохнулась от возмущения и, вскочив, решительно направилась к двери.
Уже на пороге она услышала гневное напутствие графа:
— Предупреждаю, Петрина, если вы не сделаете так, как я сказал, последствия будут для вас печальны!
— Да вы волк, большой серый волк! — обернулась Петрина, сверкая глазами. — И я вас просто обожаю, когда вы такой злой и властный! Неудивительно, что земля у ваших ног усыпана разбитыми сердцами.
С этими словами она проворно вышла, затворив за собой дверь, прежде чем граф нашелся с ответом. С минуту он гневно смотрел на дверь, за которой только что скрылась Петрина, а потом вдруг неожиданно расхохотался.
Ему хорошо было известно, что в первый же свой выход в свет Петрина произвела фурор в обществе, хотя граф, как человек трезвомыслящий и хорошо знакомый с нравами света, был склонен отнести ее успех за счет слухов о ее состоянии, как правило, сильно преувеличенных. Конечно, немалую роль сыграли и природное обаяние Петрины, и великолепные туалеты, выбранные для нее его бабушкой.
В этой строптивой девице было что-то бесконечно милое, что, однако, не мешало графу испытывать чрезвычайное раздражение, особенно когда Петрина дерзила ему. Все же он был достаточно проницателен, чтобы понимать: поведение Петрины — своеобразный вызов ему, опекуну.
