Петрина широко раскрыла глаза.
— Но что ты сделала? Почему он тебя шантажирует?
— Я писала ему письма… очень глупые письма. Но он был так обаятелен!.. И мне теперь кажется, что он хотел… чтобы я ему писала именно такие письма.
— А что было в письмах?
— Как сильно я его люблю… И что я больше никого не стану любить… и как я считаю часы… до встречи с ним… — Клэр опять всхлипнула, так горько, что у Петрины защемило сердце, и продолжала: — Он мне твердил, как много мои письма для него значат!.. Но что сам он… не может мне отвечать из боязни, что моя мама их увидит.
— Сколько писем ты послала?
— Я точно не помню. С десяток, может быть, больше… Я не могу вспомнить.
— А когда он перестал тебе нравиться?
— Он меня бросил — он влюбился в одну из моих приятельниц и охладел ко мне… Некоторое время, недолго, я была несчастна, но затем вдруг поняла, как мне повезло, что я… от него избавилась!
— И тебе действительно повезло! — сказала Петрина. — Но каким же способом он может тебя шантажировать?
— Он узнал, что мы с Фредериком любим друг друга, и требует, чтобы я выкупила у него свои письма.
— А если ты откажешься?
— Тогда он предложит их Фредерику… Чтобы избежать скандала, Фредерик купит письма, но не разлюбит ли он меня после всего этого?
Петрина присела на корточки и задумалась.
— Сколько просит Мортимер?
С минуту Клэр колебалась, не в силах назвать цифру, затем дрожащими губами прошептала:
— Пять тысяч фунтов.
— Пять тысяч? Но это же огромная сумма!
— Сэр Мортимер считает, что я смогу выплатить такую сумму, когда буду замужем, и он готов ждать до этого времени, но прежде я должна дать ему расписку, что уплачу эти деньги в течение двух лет, а иначе он пойдет к Фредерику!
— Да это самый дьявольский план, о котором я когда-либо слышала! — сердито вскричала Петрина.
— Да, я знаю и согласна с тобой, но я сама в этом виновата, и только я, — тихо ответила Клэр. — И ты единственный человек, Петрина, кто может мне помочь… Пожалуйста… пожалуйста… одолжи мне деньги!
— Ну конечно, дорогая, одолжу, — сказала Петрина. — Но прежде чем ты покорно вручишь их сэру Мортимеру, дай мне немного времени все обдумать. Не хочу, чтобы такому подлецу все сошло с рук!
— Но с этим мы ничего не можем поделать… Придется смириться. Обещай мне, Петрина, что ты никому не скажешь.
В голосе Клэр звучала мольба. Петрина поспешила успокоить подругу:
— Обещаю. И обещаю тебе также, что все будет в порядке! Фредерик никогда ничего не узнает, если только ты сама не расскажешь ему, как глупо себя вела.
Клэр глубоко, с облегчением вздохнула.
— Дорогая моя Петрина, как я смогу тебя отблагодарить?
Петрина встала и прошлась по гостиной.
— Ты меня отблагодаришь, если не станешь больше волноваться и забудешь обо всем этом навсегда. Но мне потребуется день или два, чтобы достать денег, — понимаешь?
— Ты не расскажешь… своему опекуну?
— Нет, конечно, нет, я никому не расскажу, но мне хочется прежде хорошенько подумать.
— О чем?
— О сэре Мортимере Шелдоне.
— Но… почему?
— Потому, что мне не нравится, когда плохие люди наживаются на несчастьях хороших, — твердо ответила Петрина.
Клэр не поняла, что имела в виду ее подруга, однако это было не столь важно.
Она вытерла глаза и крепко обняла Петрину.
— Спасибо, спасибо тебе! — сказала Клэр. — Ты самый добрый человек на свете!
— А ты скоро станешь самым счастливым человеком, — ответила Петрина.
— А я думала, что уже потеряла Фредерика… Ой, Петрина, если бы ты знала, как это чудесно — любить!.. Когда-нибудь ты это тоже поймешь.
— О, в этом я сильно сомневаюсь, но очень рада, Клэр, что ты счастлива.
Петрина поцеловала подругу, и они расстались. Всю обратную дорогу в Стэвертон-Хаус, сидя в удобном экипаже, она думала о сэре Мортимере Шелдоне.
Граф ловкими движениями завязывал галстук, что всегда приводило в негодование его камердинера, считавшего себя непревзойденным мастером этого дела.
В это время за его спиной раздался капризный голос:
— Почему ты уходишь? Ведь еще рано.
Леди Изольда лежала на кушетке с самым недовольным видом. Не оборачиваясь, граф ответил:
— Я думаю о твоей репутации.
В его голосе прозвучала еле заметная насмешка, но леди Изольде было не до веселья, и она резко сказала:
— Если бы тебя она действительно беспокоила, ты бы женился на мне!
Последовало молчание: граф придирчиво рассматривал результат своих трудов — завязанный замысловатым узлом галстук.
— О нас говорят, Дервин, — сказала, помолчав, леди Изольда.
— Но, Изольда, о тебе говорят с того самого момента, когда ты, словно комета, появилась на светском небосклоне.
— Но я имею в виду совсем другие разговоры!
— Какие же?
— О твоей возможной женитьбе на мне. В обществе утверждают, что мы были бы исключительно красивой парой.
— Общество мне льстит! — насмешливо заметил граф.
Леди Изольда приподнялась, подложив шелковые подушки себе за спину.
— Я люблю тебя, Дервин!
— Сомневаюсь в этом. И говоря честно, Изольда, я не думаю, что ты когда-либо кого-либо любила, кроме себя самой.
— Но это неправда! Никто так меня не возбуждает, как ты!
— Ну, это совсем-совсем другое. И к тому же не всегда залог счастливого брака, Изольда.
— Не понимаю, о чем ты толкуешь! — сердито возразила она. — Я знаю только одно: ты губишь мою репутацию и просто обязан просить меня стать твоей женой.
— Обязан? — переспросил он, удивленно подняв брови.
Она взглянула на графа, подошедшего к кушетке, и протянула к нему белые руки.
— Поцелуй меня! Я хочу, чтобы ты почувствовал, как мы нужны друг другу.
Но граф покачал головой:
— Я поеду домой, Изольда, а ты должна поспать, чтобы красота твоя не увяла раньше времени.
— А когда я увижу тебя снова?
— Завтра вечером, на очередном балу. И кто бы его ни давал — Ричмонды, Бофоры или Мальборо, — он ничем не будет отличаться от других балов, на которых мы уже бывали!
— Но ты же знаешь, я говорю не о балах! — раздраженно ответила леди Изольда. — Я хочу быть наедине с тобой, Дервин. Я хочу, чтобы ты меня целовал и обнимал. Я хочу близости с тобой…
Трудно понять, почему графа не тронули страсть, заключавшаяся в этих словах, губы, призывно раскрывшиеся навстречу поцелуям, и огонь, сверкнувший из-под полуопущенных век. Покончив с галстуком и оставшись вполне довольным своей работой, Стэвертон надел вечерний сюртук. Выглядел он очень респектабельно и элегантно, и, несмотря на все свое недовольство, леди Изольда не могла не признать, что более красивого и привлекательного мужчины она никогда не встречала. Но и более стойкого к женским чарам.
