— У тебя неплохие запросы!
— Так ведь и задача непростая. Но ты клянешься, что справишься. Значит, тебе нечего опасаться.
— Хорошо, — помедлив, согласился Эдвард. Он не собирался так просто отдавать даже лучшему другу самую прекрасную кобылку из своей конюшни. — Если выиграешь, получишь Озорницу. А если я выиграю…
— То что?
— Дай подумать. — Лорд Картрайт рассеянно обвел взглядом зал, как будто в лицах веселящихся гостей мог отыскать ответы. — Если я выиграю, то ты женишься в течение года. На одной из сестер Меррисон.
— Помилуй! — возопил Дельберт. — Это неравноценно!
— Ты же сам твердишь каждый день, что пора обзавестись формальной супругой, завести с ней формального наследника… Чем дочка Меррисона плоха? — ухмыльнулся Эдвард.
— Ну уж нет. Я женюсь, когда пожелаю.
— Хорошо. Не буду тебя заставлять, я не жесток нынче вечером. Тогда ты отдашь мне ту коляску, что привез из Франции. Озорница будет отлично смотреться впряженной в нее.
Лицо Дельберта исказила мучительная гримаса: новую коляску он обожал и расставаться с нею не собирался.
— Это равноценно, — настаивал Эдвард.
— Ладно, ладно, я согласен, — сдался лорд Бисмайр. — Так и быть.
— Ты же не собираешься проигрывать, — поддел его Эдвард, — вот и не переживай.
— Я не переживаю. Все равно у тебя ничего не получится.
— Уж конечно, — легкомысленно кивнул лорд Картрайт. — По рукам?
— По рукам.
Эдвард улыбнулся. Дельберт частенько втягивал его в подобного рода споры: сможет или не сможет соблазнить понравившуюся скромницу, выиграет ли скачки, заберется ли на дерево… Деревья, впрочем, в спорах давно не фигурировали, это дань детству. Семьи Картрайт и Бисмайр были соседями, и Эдвард с Дельбертом дружили с младых ногтей. Так что ничего удивительного, что друг решил развлечься подобным образом.
Задача на первый взгляд представлялась легкой; Эдвард не сомневался, что ему удастся уговорить старого Меррисона выдать за него дочь — это дело нескольких дней, может быть, пары недель. Существует много способов заставить людей делать то, что ты хочешь, а они об этом даже не догадаются, наивно полагая, что это их собственное желание. Нет, Эдварду не было жалко объект охоты— Кристиану Меррисон (понятно, что свататься следует к ней, так как она охотно сама пойдет в руки). Скорее он испытывал небольшое отвращение к предстоявшему приключению — нехороший душок обмана витал, никуда не скроешься. Девушка-то в любом случае останется в проигрыше. Впрочем, какое ему дело. Она наверняка черства и ничего не понимает в любви. Так ей и надо. А он выиграет новую коляску.
Когда Тиана увидела, что к ней направляется лорд Щегол — а он шел именно к кушетке, на которой девушка сидела в компании сестер, она почувствовала легкое головокружение и почему-то сухость во рту. Пальцы непроизвольно стиснули веер, немного больше, чем допустимо, послышался легкий треск. Тиана опустила глаза и развернула веер: ничего страшного, пока что сойдет. Она не понимала, зачем лорд Картрайт идет сюда. Неужели он заметил, как она на него смотрела?
Эдвард Картрайт был, пожалуй, одной из самых примечательных личностей в нынешнем обществе: обладатель приличного состояния, утонченного вкуса, янтарных глаз и самой обаятельной улыбки на свете. Вокруг него вечно вился рой восторженных дамочек, старавшихся привлечь его внимание; вокруг него царило веселье, то самое легкое, словно пузырьки в шампанском, веселье, которого так жаждала душа Тианы. Она тянулась к Эдварду, осмеливаясь втайне, про себя, называть его по имени, тянулась, словно цветок — к солнцу; ее серая, унылая жизнь начинала сверкать красками только тогда, когда лорд Картрайт оказывался неподалеку. Не рядом — рядом с ним Тиана никогда не стояла, отец бы ни за что не позволил. У лорда Картрайта была отвратительная, по меркам сэра Абрахама, репутация: он покорял женщин с той скоростью, с какой иные меняют новые перчатки или шляпки. Он делал это непринужденно, словно и вправду отправлялся в лавку за покупками: выбирал женщину, расточал ей комплименты, вел ее в танце, глядя в глаза. Все остальное Тиана знала лишь по редким долетавшим до нее обрывкам разговоров, по сплетням, что иногда рассказывала тетя Джоанна, — тем маленьким обрывкам сведений, что ей доставались. В доме Меррисонов грешно было произносить слово «любовник» или «любовница», так как обсуждать чужие грехи — словно самими прикасаться к греху. Как будто грехом можно заразиться, вроде как чумой. Коснешься грешника, и к тебе прилипнет. Но лорд Картрайт на грешника не походил: как ни странно, не отмечалось в его лице той порочности, что обычно видна в чертах повес; наоборот, мужчинам с такими лицами обычно доверяют. У него была открытая и приятная, добрая улыбка; Тиане нравилось, что он не носит парик и на его лице, как и на ее собственном, нет ни капли пудры. Пудра хорошо маскирует кожу неровную или нездоровую, однако лорду Картрайту нечего прятать: он просто образец здоровья. Губы полные, нос прямой, лоб высокий и умный, у нижней губы небольшая темная родинка, но не приклеенная, настоящая. У Тианы было превосходное зрение, и она, если удавалось выкроить несколько минут, просто смотрела на Эдварда издалека. Как он движется, как говорит, как, смеясь, поднимает ладонь к подбородку — почему-то он часто так делал. А еще он любил прищелкивать пальцами и смотреть, чуть опустив голову, даже если собеседник оказывался выше его — росту лорд Картрайт был не высокого, а вполне себе среднего. Выше большинства дам, разумеется, и уж точно выше Тианы. Ей, с ее небольшим росточком и мальчишеской фигуркой, всегда бывало несколько неловко в обществе полнотелых и рослых женщин.
А Эдвард хорошо смотрелся с любой: Тиана видела, как он ухаживал и за высоченными красавицами, и за низкорослыми миленькими девушками. Он вел себя столь обходительно, что женщины не могли отказать ему по меньшей мере в улыбке; а по большей — оказывались в его постели. Тетушка Джоанна однажды обмолвилась, что лорд Щегол тем хорош, что никому ничего не обещает; Тиана в тот момент порадовалась, что папенька этого заявления не услышал. Все-таки тетины взгляды были немного шире, чем полагается набожной старой деве Меррисон.
Тиана не обольщалась. Лорд Картрайт не обратит на нее внимания никогда, а даже если бы обратил, что толку? Ей никогда не будет позволено выйти за него, так что даже влюбляться в него смысла не было. Тиана ощущала лишь тоскливую тягу к нему и его друзьям. Их она тоже всех знала. Полноватый, но очень приятный джентльмен — лорд Бисмайр, тот самый, что дерзнул недавно пригласить на танец Альму и получил от сэра Абрахама решительный отказ. Леди Дьюли, статная, отличающаяся редкой красотой вдова с темными глазами, чьи плавные жесты завораживали, как завораживает бег воды. И лорд Остлер, высокий и светловолосый, самый спокойный в этой компании, с чудесной короткой бородой, придававшей ему весьма романтический вид. Это было одно сердце, состоявшее из четырех разных людей; как же Тиана завидовала, к примеру, леди Дьюли! Она бы тоже хотела звонко хохотать над шутками Эдварда или улыбаться остротам лорда Бисмайра; сидеть среди других, кто тянулся к этому свету души, как и она сама, и чувствовать себя сопричастной чему-то важному, главному; хотя отец сказал бы, что все это пустая болтовня.
