Ночью она опять проснулась и долго плакала в темноте о своем погибшем ребенке, о разбившейся мечте. Она попыталась справиться с охватившей ее душу тоской и постепенно успокоилась на мысли, что в жизни для нее нет ничего более важного, чем ее любовь к Алексу и их отношения.
В течение двух дней Алекс не упоминал о происшедшем, но на третий спросил:
— Почему ты поехала сюда?
— Мне необходимо было все узнать о Бене. Я надеялась — теперь я понимаю, как глупо это было, — что недоразумение рассеется и мы с Питером снова будем друзьями.
— Я мог бы сказать тебе заранее, что у твоего сына слишком черствое сердце и он не способен прощать.
— Я все еще люблю его, Алекс, и ничего не могу с собой поделать!
— Никто и не ждет, что ты перестанешь любить его. Но я — другое дело, я желаю его смерти! В ту страшную ночь я был способен убить его собственными руками! — Он поднял свои большие руки, сжав пальцами воображаемую шею.
Боль пронзила низ живота Энн. Она вздрогнула.
— Тебе больно?
— Нет, — солгала она. — Меня испугали твои слова об убийстве.
— Прости, дорогая, я не хотел испугать тебя! — Он взял ее руки в свои и нежно поцеловал.
Энн смотрела на его длинные тонкие пальцы и спрашивала себя, неужели они могут отнять у кого-нибудь жизнь. Она должна знать, даже если это знание разрушит их любовь. Неведение не менее опасно.
— Ты убил свою жену?
Он резко поднял голову и вопросительно посмотрел на нее. Его серые глаза были полны сочувствия, но — она это знала — они могли в мгновение ока застыть, как две льдинки.
— Какой странный вопрос, любовь моя!
— Я должна знать, Алекс!
— А кто внушил тебе эту мысль? — спокойно спросил он. Слишком спокойно, подумала Энн.
— Питер, — коротко ответила она.
— Понимаю.
Он встал, подошел к окну и очень долго, как ей показалось, смотрел вниз, на крыши Эдинбурга. Энн почувствовала дурноту. Чем дольше он стоял задумавшись, тем больше она убеждалась, что услышит ответ, который ее разум не сможет принять.
— Не знаю, убил я ее или нет, — заговорил он наконец, снова садясь на ее постель. — Обещай, что, после того как я все тебе расскажу, ты не возненавидишь меня!
— Как я могу обещать, не зная, что ты собираешься рассказать?
Алекс пожал плечами.
— Невыполнимое требование, верно? Но я надеялся, что ничто не может поколебать твою любовь ко мне, какие бы злодеяния я ни совершил, точно так же, как твою любовь к сыну. Значит, я должен рассказать все как было, рискуя потерять твою любовь… Как видишь, у меня достаточно причин ненавидеть твоего сына!
Энн напряженно ждала начала его рассказа.
— Вначале я любил Наду. Любил всем сердцем, больше, чем самого себя. Ревновал ее. Но… она никогда по-настоящему не любила меня. Была мне неверна.
Энн тихо ахнула.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — ты вспомнила, как я предостерегал тебя… Но я не убивал ее, хотя многие до сих пор говорят, что это так. Сам же я этого действительно не знаю… Не скрою, я хотел, чтобы она умерла, но то, что случилось, весь этот ужас до сих пор окутан каким-то черным туманом. Я солгал бы тебе, если бы стал категорически утверждать, что не убивал ее. — Он остановился, подыскивая наиболее точные слова.
— Алекс, прошу тебя, перестань говорить загадками! Я хочу знать правду!
— Я думал, что Нада счастлива со мной. Я давал ей все, что только может пожелать женщина. Но мои иллюзии длились недолго. Года через два стало очевидно, что она изменяет мне. Я не мог этому поверить. Сестра предостерегала меня, друзья тоже. Но моя гордость не позволяла мне прислушаться к их словам. Со временем у меня не осталось сомнений. Ее равнодушие постепенно убило мою любовь к ней. Должно быть, мы не расставались только из-за моей глупой гордости. Я не мог примириться с тем, что все узнают о моем несчастливом браке. От него осталась одна видимость, и я был невыразимо несчастен.
Энн, смотревшая на него в упор, увидела холодный блеск в его глазах и вздрогнула.
— Я был в очередной деловой поездке — в те дни я очень много разъезжал — и, неожиданно вернувшись, застал ее в постели с моим шофером. Можешь себе представить этот позор? Как ему удалось бежать, никогда не пойму! Он оказался более быстроногим, чем я, и через несколько секунд его и дух простыл! — Алекс засмеялся давнему воспоминанию. — Он мчался по пыльной улице, придерживая сваливающиеся штаны. Заметь, этот подонок с того дня и до сих пор так и не нашел работы — это для него было ненамного лучше смерти. Итак, я остался наедине со своей неверной красавицей. Мы бегали по всей вилле из комнаты в комнату и поносили друг друга, изливали в криках нашу взаимную ненависть. Видимо, я не оправдал ее ожиданий, не удовлетворял ее как мужчина, надоел ей. Я ударил ее. Ударил несколько раз. Это был первый и единственный случай в моей жизни, когда я позволил себе поднять руку на женщину! Случилось это после того, как она соизволила сообщить мне, что беременна, но не знает, от кого, и выкрикнула множество имен предполагаемых отцов, среди которых, кроме шофера, фигурировали и некоторые мои друзья. Мы стояли в это время на лестничной площадке. Она обернулась, в ее глазах светилось злорадство, и расхохоталась мне в лицо. А потом — скатилась с лестницы и разбила голову о большую каменную вазу, стоявшую в холле. Когда ее увозили в больницу, она была жива и умерла только через сутки.
Его серые глаза стали совсем черными от мрачных воспоминаний. Он сжал руку Энн.
— Я до сегодняшнего дня не знаю, дорогая, толкнул я ее или она упала случайно. На следствии Янни заявил, что он вошел в холл, когда моя жена начала спускаться по лестнице, видел, как она споткнулась и упала. Я не знаю правды — в моей памяти до сих пор какой-то темный провал. Судья поверил ему, и я был свободен. Мои враги продолжают утверждать, что я столкнул ее, а я сам в глубине души не уверен, что не убил бы ее со временем, если бы этот кошмар продолжался. — Он замолчал, опустив глаза, точно боялся взглянуть на Энн.
Она схватила его за руку, ясно понимая одно: под конец он возненавидел Наду. Все эти годы он не оплакивал ее, а если отказывался говорить о ней, то только из боязни, что Энн может узнать правду. Она почувствовала огромное облегчение.
— Дорогой мой, бедный…
— Ты веришь мне?
— Конечно, верю, любовь моя!
— Слава Богу! — Он сжал голову руками. — Я так боялся увидеть страх в твоих глазах, боялся, что ты станешь презирать меня! Наша любовь так прекрасна, Анна, что я не могу представить себе жизни без тебя!
— Алекс, дорогой, я все знаю и понимаю…
