— Почему? — быстро спросил он.
— Ему явно не нравилась школа, в которой он учился, и он плохо стал себя вести. А эта школа очень… в ней высокая плата… и… и…
— Вы хотите, чтобы я взял на себя расходы?
— Эйлин была бы благодарна, если бы ты…
— Скажите Эйлин, что она получает от меня столько, сколько я в состоянии ей дать. Если у нее не хватает средств на содержание детей, пусть вернет их домой. Здесь на них уйдет меньше денег, включая расходы на школу.
— Тебе следовало продать шахту, у тебя был шанс, когда тебе предлагали, — взгляд ее стал колючим.
— Что вы можете знать о шахте и моих шансах? Но вас хорошо информируют. Интересно, кто здесь старается для вас?
— Ни для кого не секрет, что Розир охотно бы купил шахту.
— Пусть все такие знают, что моя шахта и дальше будет гнить, как, должен признаться, гниет и сейчас, но я не продам ее Розиру или кому бы то ни было из его братии.
— Ты ведешь себя очень глупо. Твоя бравада ни к чему. Какая от нее тебе сейчас польза? И у тебя нет денег на ее восстановление.
— Да, на восстановление у меня денег нет. Но считаю, что и Розиру с его капиталами ее не запустить.
— А тебе известно, что у тебя тяжелый характер?
Марк посмотрел на поднявшуюся тещу и уже приготовился сказать резкость, но вовремя сдержался, вспомнив о том, что она, пожилая женщина, проделала такой долгий путь ради того, чтобы быть рядом с ним, но в глубине души Марк сознавал, что она согласилась бы на путешествие вдвое длиннее и тяжелее этого, только бы не позволить дочери вернуться к нему. Мать-собственница снова безраздельно завладела своей дочерью. И Марк проглотил свои язвительные замечания, а только сказал:
— Спасибо, что вы приехали.
— Это то немногое, что я могла сделать, — ответила она и прибавила: — Я очень тебе сочувствую, Марк.
Его поразила искренность ее тона, но он был поражен, когда она предложила:
— Может быть, тебе… станет немного легче, если я на неделю оставлю у тебя мальчиков? Ты сможешь отослать их обратно с Лейбурном. Я… объясню Эйлин.
Марк смотрел на нее в немом изумлении.
— С вашей стороны это такой широкий жест, но лучше вам увезти их с собой… здесь для них будет мало развлечений… сейчас. — Он не мог признаться ей, что ему в эти дни не хочется видеть сыновей. Марк не смог бы объяснить это чувство, но их бьющая через край энергия, которую они едва ли смогут подавить в себе, поскольку смерть еще не заняла в их сознании своего истинного места, и даже их голоса, пусть приглушенные, стали бы для него солью, разъедающей свежую рану.
— Я понимаю, но мне казалось, их присутствие могло бы тебе помочь.
— Я ценю ваше предложение и всегда буду за него благодарен.
— Ну… мне пора ехать. Филлис уже уложила вещи. Я пошлю ее за мальчиками. Они, наверное, в детской? Ты, конечно, захочешь увидеться с ними?
— Да, конечно.
— До свидания, Марк.
— До свидания. И еще раз спасибо за приезд.
Она наклонила голову и вышла.
Марк некоторое время лежал с закрытыми глазами, нервно кусая губу, затем приподнялся и дернул за шнурок звонка…
Пять минут спустя Тилли привела мальчиков и оставила их с отцом. Они стояли по обе стороны от его кресла, а он улыбался им, вглядываясь в их лица. С последней их встречи Мэтью изменился еще больше: он стал выше ростом, волосы, когда-то совсем светлые, заметно потемнели, но больше всего изменились глаза. Всегда в них плясали чертики и горели искорки озорства, теперь же в их глубине Марк заметил озадачившее его выражение. Если бы перед ним оказался старик, Марк мог бы сказать, что видит страдание, усугубляемое страхом. Но Марк знал Мэтью как сильную натуру, поэтому у этого выражения должно было быть другое объяснение. Люк, напротив, почти не изменился. Глаза его не утратили задорного веселого блеска, а губы всегда были готовы растянуться в улыбке. Но пусть выглядели они по-разному, мысли их волновали одни и те же, о чем почти сразу и сообщили отцу. Марк пожелал им счастливой дороги и поблагодарил за приезд, но не успел он закончить, как заговорил Мэтью:
— Папа.
— Слушаю тебя, Мэтью.
— Я… хочу попросить тебя кое о чем. Мы оба хотим, верно. Люк?
И Люк с решительным видом кивнул:
— Да, папа.
— О чем же вы хотите меня попросить?
— Мы… нам бы хотелось вернуться домой.
Марк снова закрыл глаза и опустил голову.
— Боюсь, Мэтью, не все зависит от меня. Решать будет ваша мама. Если бы вам удалось убедить ее и…
— Папа, она… не станет нас слушать. Если бы ты поговорил с ней, написал ей письмо и позволил бы нам вернуться, я обещаю, что от меня не было бы никаких неприятностей слугам, я имею в виду. Я вел бы себя хорошо, мы оба вели бы себя как следует, правда, Люк?
— Да, папа, — без тени улыбки ответил Люк.
У Марка запершило в горле, пока он пытался подобрать слова. Мэтью продолжал:
— Мы уже поговорили с Троттер. Она тоже хочет, чтобы мы вернулись… и мы ей пообещали, что не будем безобразничать. А я буду отсюда ездить в школу. Да, папа, я могу ездить в Ньюкасл.
— Мне жаль, мой милый мальчик, очень жаль, — заговорил Марк, положив руки на плечо сына. — Ничего бы я не желал больше, чем вашего возвращения домой. Но… как я уже сказал, это решение зависит от вашей мамы. Если вы сможете ее убедить — прекрасно. Понимаете, в любое время сложно управлять хозяйством в таком большом доме, но если в нем живут дети, да еще четверо…
О, боже! Марк видел слезы на глазах Мэтью, этого упрямого, бесстрашного чертенка. Нет, он не мог вынести детских слез.
— Ну, ну, мы же не маленькие, мы же выросли, правда? — Марк положил руки им на плечи и выдавил из себя улыбку. — Я позабочусь о том, чтобы следующие каникулы вы целиком провели у меня, а тем временем напишу вашей маме и мы постараемся договориться.
Мэтью быстро-быстро заморгал, проглотив подступившие к горлу слезы, и поблагодарил:
— Спасибо, папа.
— Спасибо, папа, — просиял улыбкой Люк. — И Джесси Энн с Джоном с удовольствием вернутся. Они все там похожи на жирные клецки, — шепнул он в ухо отцу.
— Кто клецки? — поднял брови Марк.
— Все они у бабушки в доме, — широко улыбаясь, стал объяснять Люк. — И дедушка, и Филлис, и слуги — все жирные клецки. Так их Бригвелл прозвал, а иногда он называет их тягучим пудингом.
Марк смотрел на Люка и думал, что за него можно не беспокоиться, он на рожон не полезет и бурю переждет. А Мэтью не станет отсиживаться, он бросит вызов всем штормам.
— А теперь идите, и ведите себя хорошо. Мы скоро увидимся.
— До свидания, папа.
