— Я знаю дорогу. Бывал тут и раньше, — мрачно отозвался Дилан. — Только тогда я уходил, оставив здесь Гриффильда.
Элен вздохнула. Напоминание о прошлом причинило ей новую боль. Но она готовилась к еще большим страданиям. Поэтому Элен не могла не задать Дилану вопрос:
— Правда, что ты в Бофорте вырезал всех до единого?
— Да, я это сделал. И намерен поступить так же со всеми англичанами по всему Уэльсу.
Она ужаснулась. Вплоть до этого мгновения Элен не верила и не хотела верить…
— …Там же были дети, Дилан! Матери с младенцами! Как же ты не пожалел их?
— Они погубили мою Энид, — сурово возразил Дилан. — Тебе ли мне напоминать об этом?
— Энид умерла, рожая ребенка! — вскричала Элен. — Ее не убивали хладнокровно ножом или мечом, как ты, учиняя звериную расправу в Бофорте.
— Все равно, Энид умерла по вине англичан. Не рыдай по ним, Элен! Они лишь уплатили долги.
— О каких долгах ты говоришь? Женщины и дети — твои должники?
— Нечего им было приходить сюда и рожать здесь детей… Уэльс наша страна и останется нашей… Нет времени препираться, Элен! Но скажу тебе — пролитая кровь зажгла новый пожар. — Он схватил ее за плечи и с силой встряхнул. В его темных глазах вспыхнул фанатичный огонь. — Кровь подогрела кровь, а в воздухе повеяло надеждой.
Он вдруг зловеще улыбнулся.
— Видишь, какие шуточки отпускает дьявол! Только английским ублюдкам будет не до смеха!
Приступ ярости, накативший на него, исчез внезапно, растаял, как облачко в солнечном небе. Он поцеловал Элен в лоб.
— Да хранит тебя Господь! Лорд Олдуин на том свете может гордиться тобой. А я ухожу. Прощай! — Он извлек из корзины плащ с нашитым гербом и накинул на себя.
— Прошу тебя об одном! Не отнимай ни у кого жизнь по дороге! Если только… иначе тебе не спастись, — взмолилась Элен.
Дилан посмотрел на нее пристально, не без грусти покачал головой:
— Ради тебя, Элен… обещаю.
Она проводила его через внешний каземат на лестницу, дождалась, пока он не скрылся во тьме, потом вернулась к Генри.
Он бился и перекатывался по соломе в бессильной злобе. Элен присела на корточки рядом, приложила чистый лоскут к кровоточащему глубокому порезу на его шее.
Он отпрянул, насколько это было возможно, но она сжала крепко его голову в своих ладонях и заставила лежать неподвижно. Генри свирепо мычал, пытался вытолкнуть кляп, но ей удалось обработать рану и перевязать порез. Она с ужасом убедилась, что он был во время их борьбы на волосок от смерти.
Покончив с печальной своей обязанностью, она погрузилась в раздумье. Ничего светлого не брезжило впереди. Сплошная тьма — гнев Ричарда, всеобщее осуждение, а возможно, и нечто похуже. Все ее прежние выходки можно было списать на войну, на страх, на дикий нрав. Сейчас ей грозило наказание не за проступок, а за преступление.
Она поймала на себе взгляд Генри. Если он так относится к ней, то как поведет себя Ричард? У нее голова пошла кругом, в животе словно образовался громадный твердый ком, от страха подступила тошнота.
— Прости, Генри, — заговорила она. Ей необходимо было услышать человеческий голос, пусть хоть ее собственный. — Я знаю, что ты никогда не простишь, но этот человек был дорог мне. Я не могла позволить Эдуарду его замучить.
Генри глядел на нее не моргая и изливал взглядом лишь ненависть. Она сделала еще одну попытку найти с ним общий язык:
— А ты, чтобы спасти Ричарда от такой зверской казни, разве не перевернул бы небо и землю, не заложил бы свою душу дьяволу?
Бесполезно. Выражение глаз Генри не изменилось.
Элен горестно вздохнула. Выждав еще некоторое время, за которое Дилан, по ее расчетам, мог благополучно покинуть пределы крепости, она вынула изо рта Генри кляп.
Он тут же разразился проклятиями.
Она освободила ему руки, а он почти мгновенно избавился от ножных пут и вскочил.
— Боже, ты хоть представляешь, что ты наделала, женщина? — заорал он.
— Да, Генри, представляю. И, поверь, лучше, чем ты… Он бросился к двери, желая поскорее поднять тревогу.
— Если ты любишь Ричарда, то смилуйся и позволь мне самой известить его обо всем. В конце концов, это мой долг, как и моя вина.
Генри задержался у порога, пропустил Элен вперед.
— Что ж, окажу тебе эту честь. Но, Господи, смилуйся над вами обоими!
Ричард, не понимая, о чем толкует Элен, переспросил:
— Что ты сделала?
— Я его отпустила. Я отпустила Рыжего Лиса. Он ушел.
Ричард, казалось, никак не отреагировал. По лицу его словно пробегали волны, и каждая олицетворяла новое чувство — сомнение, гнев… боль, и вновь сомнение.
Он перевел взгляд на Генри.
— Это правда, милорд. — Истерзанный и физически, и душевно, Генри еле шевелил губами. — Мне стыдно об этом говорить, и поздно после драки махать кулаками, но я послал людей обшарить округу, хотя ищи ветра в поле. Разжалуйте меня! Я это заслужил.
Казалось, что до Ричарда не доходят никакие речи, обращенные к нему. Он замкнулся в своем мире, и мир этот был полон страдания. Боль, причиненная ее предательством, исказила его лицо. Таким Ричарда не видела Элен даже в Амберли, в плену у де Визи, когда разыгрывала перед ним труднейший в ее жизни и отвратительный ей самой спектакль.
— Я не нашла иного пути, Ричард. Я не могла обречь его на казнь. На ту казнь, какую придумал твой король.
Из горла Ричарда вырвался невнятный звук, но это был не крик и не стон. Казалось, он навсегда превратился в немого. Молчание сгущалось, как грозовая туча. Элен желала и ждала от него вспышки гнева, упреков, оскорблений. Она молилась, чтобы скорее грянул гром. Любой шквал легче было вынести, чем зрелище смертельно раненной души.
Но взрыва так и не последовало. Ричард сумел взять себя в руки.
— Не ты, Генри, а я должен лишиться своего поста и быть разжалован. Я проглядел измену у себя в доме. Эдуард предупреждал меня, но я был слеп. Чертовски слеп!
Он резко отвернулся, словно был не в силах видеть свою жену.
— Отведи леди Бассет в ее комнату, Генри. Она больше не покинет ее ни при каких обстоятельствах.
Избегая смотреть на Элен, он обошел ее, направляясь к двери.
— Я буду в кабинете. Доложи, если будут какие-либо вести о беглеце. А по другому поводу меня не беспокойте.
Элен бросила ему вдогонку:
— Мы должны поговорить…
— Поговорить? Всем нашим разговорам пришел конец.
Элен попыталась перехватить его у двери, но Генри загородил ей дорогу. Теперь это был уже не почтительный рыцарь, склоняющийся перед красавицей госпожой, а воплощение английской железной воли и дисциплины.
— Не вынуждайте меня применять силу, леди Элен. Мне приказано проводить вас наверх, и, я надеюсь, вы не доставите мне новых неприятностей.
