Филиппа Грегори - Королевская шутиха

Я встала.

— Мне пора идти, — сказала я. — Нужно еще вернуть лошадь на конюшню. Но, мистер Ди, вы мне…

— Я не сказал о принцессе Елизавете?

— Да. Что будет с нею? Наследует ли она трон?

Джон Ди улыбнулся.

— А ты помнишь, что ты говорила, когда мы гадали впервые?

Я кивнула.

— Ты тогда сказала: будет ребенок и ребенка не будет. Думаю, это относится к первенцу королевы, которому уже давно надлежало бы появиться на свет, но он не появляется. Еще ты говорила: будет король и не будет короля. Это относилось к Филиппу Испанскому. Мы хоть и называем его королем, но он не является и никогда не станет королем Англии. И наконец, ты говорила о королеве-девственнице, которую все забудут, и о другой королеве, но не девственнице.

— Так это, наверное, я говорила о королеве Джейн. Она была королевой-девственницей, и ее уже все забыли. А Мария была королевой-девственницей, но теперь замужняя королева. Разве речь не о них?

— Возможно, — уклончиво ответил Джон Ди. — Думаю, час принцессы еще настанет. Есть еще кое-что, но об этом я тебе не скажу. А теперь идем. Елизавета заждалась.

Я молча направилась к двери. Мистер Ди задержался, чтобы погасить свечи. В зеркале мелькнуло его сосредоточенное лицо. Что же еще я могла сказать во время своего странного сна?

— Ну, что ты видела? — подскочила ко мне Елизавета, едва я вышла из комнаты.

— Ничего, — ответила я и чуть не засмеялась. Лицо принцессы вытянулось, как у обманутого ребенка. — Спрашивайте у мистера Ди. Я ничего не видела, поскольку уснула.

— Но ты же говорила во сне? А он что-то видел?

— Ваше высочество, спросите лучше у мистера Ди, — сказала я, направляясь к двери. Чтобы не тратить время, я ограничилась легким поклоном. — Мне еще нужно вернуть лошадь на конюшню. Это любимая лошадь королевы. Если я этого не сделаю сейчас, лошадь начнут разыскивать, а с нею и меня.

Елизавета неохотно кивнула. Я взялась за ручку, но тут снаружи послышался уже знакомый мне условный стук. Кэт оттолкнула меня и распахнула дверь. В комнату стремительно вошел какой-то человек, и дверь снова закрылась. Я сжалась, узнав в вошедшем сэра Уильяма Пикеринга, давнего друга Елизаветы и участника заговора Уайетта. Неужели сэра Уильяма простили и позволили ему вернуться ко двору? Вскоре я сообразила: никто его не прощал и не возвращал ко двору. Его визит к Елизавете тоже был тайным.

— Ваше высочество, мне пора, — упрямо сказала я.

— Погоди, — задержала меня Кэт. — Вскоре тебе нужно будет отнести мистеру Ди несколько книг. Он передаст тебе кое-какие бумаги для сэра Уильяма. Их ты отнесешь в один дом. Потом я тебе расскажу, в какой. А теперь покажись сэру Уильяму, чтобы он тебя запомнил. Сэр Уильям, это — шутиха королевы. Она принесет нужные вам бумаги.

Если бы эти слова произнесла не Кэт Эшли, а кто-то другой, я бы и не вспомнила о предостережении сэра Роберта. Но сейчас оно мгновенно всплыло у меня в памяти. Значит, сэр Роберт знал, что принцесса не успокоится? Притихшие было страхи вспыхнули вновь. Мне захотелось опрометью выбежать из покоев принцессы.

Я повернулась к Кэт, стараясь не глядеть на сэра Уильяма и жалея, что не ушла отсюда несколькими минутами раньше.

— Прошу прощения, миссис Эшли, но сэр Роберт, мой господин, велел мне никому ничего не передавать и не выполнять ничьих поручений. Так он мне приказал. Я должна была лишь сказать вам о лентах и после не соглашаться ни на какие поручения. Простите меня все, но я не могу помогать вам в ваших делах.

Я выбежала из комнаты раньше, чем собравшиеся успели раскрыть рот. Я пронеслась по коридору и, только отбежав на приличное расстояние, позволила себе остановиться, успокаивая дыхание. У меня было четкое ощущение, что я едва не вляпалась в какое-то опасное дело. Издали донесся мягкий звук задвигаемого засова (его щедро смазали) и глухой удар от соприкосновения зада Кэт Эшли с дверью. Пусть играют в свои опасные игры без меня.

Наступил июнь. Срок родов у королевы Марии запаздывал более чем на месяц. Беспокойство королевы постоянно нарастало, а по стране множились слухи и домыслы. Уже отцвел боярышник; живые изгороди и дороги были, словно снегом, усыпаны его лепестками. Теплый ветер разносил густой аромат цветущих лугов. Мы по-прежнему оставались в Хэмптон-Корте, хотя обычно королевский двор в это время начинал летние перемещения из дворца во дворец. Мы ждали. В садах вовсю цвели розы, а в птичьих гнездах уже пищали народившиеся птенцы. Только королева оставалась наедине со своей неимоверно затянувшейся беременностью.

Король заметно помрачнел, став мишенью для шуток и колкостей английских придворных. Он начал серьезно опасаться за свою жизнь, поэтому на всех подступах ко дворцу, на всех дорогах и причалах денно и нощно дежурили его солдаты. Филипп почему-то считал: если королева вдруг умрет в родах, во дворец ворвется многотысячная толпа, и испанцам не поздоровится. Спасти его могло лишь благорасположение новой королевы, Елизаветы. Неудивительно, что принцесса чувствовала свою силу и вела себя почти как королева. В своих темных платьях она была похожа на черную кошку, объевшуюся сливками из хозяйской кладовой.

Испанские придворные из свиты Филиппа тоже становились все раздраженнее, будто затянувшаяся беременность королевы ставила под сомнения их мужские качества. Они уже не смеялись во все горло и не ловили на себе завистливые взгляды. Они откровенно боялись непредсказуемости английского народа. Испанцы чувствовали себя маленьким отрядом в чужой и враждебной стране, откуда им не выбраться. Их безопасность могло обеспечить только рождение наследника, а он никак не желал появляться на свет.

Не лучше было настроение и у фрейлин королевы. Им казалось, что из них делают дур, заставляя шить салфеточки, слюнявчики и распашонки для ребенка, который неизвестно когда родится. Те, кто помоложе, надеялись, что еще весной при дворе начнутся веселые празднества, а в мае наступит пара балов, пикников и маскарадов. Вместо этого им по очереди приходилось потеть и томиться в полутемной родильной комнате, присутствуя при многочасовых молениях королевы. Оттуда они выходили с презрительно сморщенными лицами, отирая пот со лба. Выражение их лиц было весьма красноречивым: да, и сегодня тоже — никаких признаков скорого начала родов, и королева ничуть не ближе к заветному моменту, чем два месяца назад.

Одна только Елизавета вела себя так, будто тягостный обстановки при дворе не существовало. Она постоянно разгуливала по садам с книжкой в руках. Никто не шел с нею рядом, никто открыто не заводил с нею дружеских отношений, никто не рисковал быть заподозренным в общении с опальной принцессой. Однако все помнили: Елизавета — наследница престола. Пока надежды на рождение наследника были велики, ей прочили участь вечной принцессы. Но наследник все не рождался и мог вообще не родиться, а Елизавета как-никак — уже существующая и притом законная претендентка на английский трон. Неизвестно, думал ли обо все этом Филипп, но глаз от принцессы он не отводил.