Как и Ханна, баронесса заметила, что Мэри слишком погружена в себя, но ее это не встревожило. Значит, быстрее пойдет работа.
И действительно, они закончили уже к девяти часам.
– Теперь мы пойдем ко мне обедать, – сказала Микаэла. – Но прежде я хочу, чтобы ты, Мэри, выбрала что-нибудь для себя. Без тебя я со всем этим не справилась бы.
Мэри запротестовала было, сказав, что ничего особенного не сделала и благодарить ее не за что, но вдруг посреди фразы, произнесла:
– Я взяла бы тот зеленый диванчик, что стоял в гостиной.
– У тебя есть вкус. Очень неплохая вещица.
– Дженни Линд обычно отдыхала на нем перед концертом. И если не считать кровати, за эту вещь можно выручить больше всего.
Микаэла улыбнулась:
– Умница. Лично я не переношу сентиментальности.
Мэри медленно шла от остановки к Эдел-стрит. Ей страшно было идти домой – она боялась повторения кошмарных снов, нарушивших те немногие минуты забвения, которые были дарованы ей прошлой ночью.
Потом она увидела впереди Пэдди Девлина. Он стоял на углу, ожидая ее, и она замедлила шаги. Сейчас ей не хотелось говорить ни с кем.
Но Пэдди тоже заметил ее и устремился к ней навстречу.
– Может, вам не стоит идти домой, мисс Мэри. Вас там двое полицейских дожидаются. Вовсе не нужно говорить мне, что вы натворили. Я устрою вас в другом месте – в другом пансионе или, может, в отеле. Кой-какие деньги у меня есть.
– Не смешите меня. Я никаких законов не нарушала, и волноваться мне незачем. Я пойду и побеседую с полицейскими. – Мэри говорила твердо и бесстрастно. Но сердце ее бешено колотилось. Неужели Вальмон вознамерился преследовать ее. Как? Да как угодно. Он может говорить и делать все, что ему вздумается, и остановить его она бессильна.
– Ваше имя Мэри Макалистер?
– Да, господин полицейский. Зачем я вам понадобилась?
– Вы знаете женщину по имени Кэтрин Келли? Мэри едва не упала в обморок от облегчения.
– Да, знаю, – сказала она.
– Тогда мы попросим вас пройти с нами, мисс, для опознания останков. Она покончила с собой.
Мэри рухнула без чувств.
Луиза Фернклифф оставила Мэри записку. Она подписалась настоящим именем и аккуратно положила записку на подушку. Потом она осторожно легла на свежевыстиранную простыню – и покончила с собой в самый день Марди-гра.
Луиза постаралась не оставлять после себя беспорядка. Она подставила таз под левую руку, а потом рассекла ее от локтя до ладони заранее наточенным ножом.
Но из перерезанной артерии вытекло слишком много крови, и таз переполнился. Когда Мэри ввели в комнату, ее затошнило от запаха пропитанного кровью матраса.
– Вам плохо, мисс? Мэри сглотнула.
– Нет, – солгала она.
Полицейский поднял фонарь над кроватью. Кровь образовала только небольшое пятно. «Она совсем не красная, – вдруг подумалось Мэри. – А я всегда думала, что кровь красная». На Луизу она смотреть не могла.
– Это Кэтрин Келли? – настойчиво спросил полицейский.
Мэри заставила себя перевести взгляд и посмотреть. Ей хотелось крикнуть: «Нет, это не моя подруга. Моя подруга была полна жизни. А это только копия, восковая фигура». В этом мертвом теле совсем не ощущалось присутствия Луизы. Казалось, оно не может иметь к ней никакого отношения. Но Мэри кивнула – да, она может опознать покойную.
– Это Кэтрин Келли?
Мэри откинула с холодного лба выбившуюся прядь волос.
– Она просила меня звать ее Луизой, – сказала она. – Ее звали Луиза Фернклифф, и она по два часа в день пела гаммы.
– Вы хотите сказать, что это не Кэтрин Келли?
– Нет, господин полицейский, я вовсе не хочу этого сказать. Я заявляю, что это Кэтрин Келли.
Полицейский проводил Мэри в гостиную.
– Вот вам бумага. Подпишите, – сказал он. – Тогда я передам вам письмо, которое она оставила. Из него мы узнали ваше имя.
Мэри торопливо нацарапала свое имя.
С минуту она держала в руке письмо Луизы, боясь открыть его. Вдруг в нем написано, что во всем виновата она и, если бы она побеспокоилась и пришла Луизе на помощь, ничего не случилось бы.
«А если даже и так, – решила она, – что было, то было. Теперь я ничего не чувствую, кроме злости. Нет даже жалости к Луизе. Так с какой стати мне чувствовать себя виноватой?» Она надорвала тонкий конверт.
«Дорогая Мэри,
когда я сказала мистеру Бэссингтону о ребенке, он передал мне права на дом и сто долларов, чтобы избавиться от меня.
Пожалуйста, отправь меня домой на эти деньги. Адрес есть у миссис О'Нил. Ты моя лучшая подруга. Я постаралась оставить дом в порядке. Мне жаль, что я доставляю тебе столько неудобств, и нисколько не жаль, что я умерла.
С любовью,
твоя подруга Кэти Келли.
P.S. Деньги в жестянке с крысиным ядом. Никому не придет в голову заглянуть туда и украсть их до твоего прихода. Это золотая монета. Пожалуйста, не пробуй ее на зуб – она настоящая. Ха-ха. Купчая на дом тоже там».
Мэри сложила письмо.
– Мне нужно узнать, как отправить ее домой. Вы не могли бы помочь мне?
– Я дам вам фамилию гробовщика, который поможет.
– Спасибо. Мне хотелось бы поговорить с ним сейчас, если не слишком поздно.
Мэри прикрыла лицо Луизы носовым платком и ушла вместе с полицейским. С собой она унесла жестянку с крысиным ядом.
Утром она сказала аукционисту, что зеленый диванчик Дженни Линд не продается.
Это было в четверг, а в пятницу она дождалась, когда Пэдди и оба Рейли уйдут на работу, и сказала миссис О'Нил, что съезжает с квартиры. Ей хотелось избежать тягостных сцен прощания.
– Но куда же ты едешь, Мэри? – спросила вдова. – Кой-кому здесь это будет очень любопытно.
– Передайте мистеру Девлину, чтобы не искал меня. И в магазин ко мне не приходил. И не заговаривал, если повстречает на улице. Скажите ему… скажите, что я выхожу замуж.
Вдова посмотрела на окаменевшее лицо Мэри и больше вопросов не задавала.
Мэри было безразлично, что думает миссис О'Нил. И безразлично, что почувствует Пэдди Девлин. Пускай мучается. Он мужчина, так пусть расплачивается за то, что сделал с ней Вальмон Сен-Бревэн. За то, что сделал с Луизой мистер Бэссингтон.
Она жалела, что не в ее силах заставить расплатиться весь мир.
Баронесса осталась довольна аукционом. Как она и предполагала, выручка от продажи значительно превысила первоначальную стоимость всей обстановки апартаментов Дженни Линд.
А Мэри была рада, что оставила себе диванчик. В пятницу его перевезли в ее домик-«дробовик» в Кэрролтоне. Она велела поставить его в гостиной, и комната моментально преобразилась, стала изящной и элегантной. Воображение Мэри заработало – она уже представляла себе, какую поставит мебель, какие развесит ковры, какую подберет обивку. Вместе с этим пробудившимся интересом лед в ее душе стал постепенно таять. Холодное, мертвое, немое оцепенение, в котором она пребывала последнее время, немного отступило.
