— Ба! Это ничего не значит, если возле зла я вижу средство поправить его.
С этими словами Боаробер оставил принца и пошел ужинать, говоря себе:
«Клянусь бесчисленными добродетелями папы, день был хорош для кардинала; я выпью за его здоровье две лишних бутылки».
Аббат де Боаробер с успехом исполняет роль посредника, а герцогиня де Шеврез надевает каску Клоринды, чтобы дать кардиналу последнее сражение
Поанти, по наружности участвуя в свите герцога Букингема, был помещен довольно удобно недалеко от герцога.
На другой день после приключения в саду молодой человек еще не встал и думал о Денизе, с которой он расстался уже два дня, и об обещании, данном ей вернуться к ней как можно скорее, когда дверь его комнаты отворилась, и вошел незнакомец. Но как только он раскрыл рот, Поанти узнал в нем англичанина, и, следовательно, не мог сомневаться, что это был кто-нибудь из свиты герцога Букингема.
— Милостивый государь, — сказал этот англичанин, — его светлость герцог Букингем, у которого я имею честь служить казначеем, посылает меня к вам с просьбою принять от него на память небольшой подарок. Это собственные слова герцога, и он мне приказал повторить их слово в слово.
Он вынул из-под плаща кожаный мешок и флегматически положил его на стол. Потом, не ожидая ответа изумленного молодого человека, он поклонился с той холодностью, какая известна одним англичанам, и ушел. Поанти раскрыл мешок, засунул в него руку и вынул пригоршню золотых монет. Унести мешок на постель и спрятать его под одеяло было для Поанти делом одного мгновения. Там он стал считать манну, свалившуюся на него не с неба, а из сундуков щедрого англичанина.
В мешке находилось пятьсот испанских квадруплей. Это был подарок царский. Но Букингем по своей натуре был щедрее всякого короля. При виде этой огромной суммы, о которой он никогда не смел мечтать, Поанти чуть было не стал прыгать на постели. Тут было на что купить в Дофинэ целый замок вчетверо больше и красивее всех замков, принадлежавших фамилии Поанти. Очевидно, это была награда за преданность, с какою он два раза спасал герцога от смерти, один раз в Валь де Грасе, другой в комнате фрейлин в Компьене. Но, стало быть, герцогу теперь уже не нужна его скрытная защита?
Поанти предавался этим размышлениям, когда дверь снова отворилась, и вошел кавалер д’Арвиль. Увидев золото, разложенное на кровати, д’Арвиль сказал:
— Я побьюсь об заклад, господин де Поанти, что это золото вы получили от милорда герцога.
— Это правда, — ответил Поанти. — Сейчас вышел отсюда казначей его светлости, и вы видите меня еще вне себя от изумления от великолепного подарка, который он мне прислал.
— Вы великолепно его заслужили, — сказал д’Арвиль, — и это не единственный, который вам придется получить.
— Как! Еще?
— Я вам принес подарок от той особы, у которой вы были однажды вечером. Он не так велик, но тем не менее показывает, как остались довольны вашими заслугами.
Кавалер положил пред изумленным молодым человеком кошелек.
— В этом кошельке две тысячи пистолей. Для вас назначается тысяча, а другая вашим девяти товарищам.
— Стало быть, наши услуги теперь бесполезны? — спросил Поанти.
— Да, господин де Поанти, — отвечал д’Арвиль, — вы угадали. С сегодняшнего дня вы свободны.
— Свободен! — вскричал Поанти. — И богат в придачу! Я не надеялся на такое счастье.
— Что вы теперь будете делать? — спросил д’Арвиль. — Человек с вашей храбростью не может оставаться без действия в такие молодые лета. Правда, вы имеете в кардинале страшного врага, но кардинал не бессмертен; может быть, представится случай, когда вам придется играть прекрасную роль. Оставьте на некоторое время Париж, Францию, и ждите. Люди, знающие вас, вспомнят о вас в удобную минуту.
— Благодарю вас от всего сердца, — ответил Поанти, — я ценю ваше участие, но у меня намерения другие. Я решился действительно оставить двор и Париж, чтобы находиться подальше от его преосвященства, но для того, чтобы жить в спокойствии, неизвестности и счастье с женщиной, которую я люблю.
Кавалер сделал движение человека преклоняющегося перед неизменной решимостью.
— Я не настаиваю, — сказал он, — и мне остается только пожелать осуществления ваших планов.
Он протянул руку Поанти, который пожал ее с признательностью, и ушел.
«Я угадал, — подумал Поанти, — герцог Букингем достиг своей цели, ему нечего теперь делать во Франции. Он едет, и этот подарок его прощание».
Поанти не ошибался. Букингем уезжал. Его вчерашнее приключение имело страшную огласку. Хотя он был посланник могущественного государя, он не мог более оставаться при французском дворе. Однако надо было оправдать в глазах большинства этот поспешный отъезд. В предлогах у английского министра недостатка не было. Он сослался на мятеж в Лондоне, на бесчисленное множество дел, накопившихся в Виндзорском кабинете, наконец на живейшее нетерпение Карла I соединиться со своею новою супругою. Все это не могло обмануть никого, но все казались убеждены. Герцог уехал. Принц Кондэ, принц Конти, де Вандом, маршалы Бассомпьер и де ла Форс, которые должны были провожать Генриэтту Французскую, уехали вместе с ним. Анна Австрийская, королева-мать и весь двор вернулись в Париж.
Оставшись в Лувре наедине со своей верной фавориткой, Анна Австрийская предалась всем опасениям. Ей нельзя было сомневаться, что ее амьенское приключение, наделавшее шума в том городе, дошло до ушей короля. Кардинал, всегда так хорошо и так скоро узнававший все и всегда сообщавший Людовику XIII о самых легких проступках королевы, должно быть, первый уведомил его об этом. Однако после возвращения Анны прошло уже двое суток, а ни король, ни министр не подавали признака жизни. Во всякое другое время Анна Австрийская не обратила бы внимания на одиночество, в котором ее оставляли. Она даже была бы этому рада. Но при настоящих обстоятельствах это одиночество грозило ей страшной опасностью. Совесть, даже женская, никогда не теряет своих прав. Анна Австрийская, вспомнив недостойные преследования короля, побуждаемая кардиналом, когда она была невинна, с ужасом спрашивала себя, какие преследования ожидают ее теперь, когда она была виновата. Утешения герцогини де Шеврез на этот раз не могли ее успокоить. Герцогиня, которую ничто не могло испугать, употребляла всю находчивость своего ума для успокоения королевы.
— Я не вижу, чего вы можете бояться, — говорила она, — как ни хотелось бы кардиналу вам повредить, он не может обвинить вас ни в чем.
