Лаура не задавала себе вопроса, узнал ее муж или нет. Вполне возможно, что он просто решил отправить на эшафот эту мисс Адамс, слишком похожую на его жену Анну-Лауру де Лодрен. Маркизу достаточно было упомянуть о ее присутствии в замке Анс и о дружбе с де Бацем, и ему больше не о чем было волноваться. А Лауре оставалось только ждать смертного приговора.
Было уже около десяти часов вечера, и в Консьержери все стихло; заключенные разошлись по своим камерам. Лауру привели в канцелярию, где ей пришлось по буквам диктовать свое имя и фамилию писарю: его способностей явно не хватало на то, чтобы справиться с простой орфографией. Потом ее передали тюремщику, позвякивавшему ключами, чтобы тот отвел ей пристанище, вне всякого сомнения, временное…
— Их увозят каждый день, а Мест все равно не хватает, — бурчал тюремщик, ведя Лауру по коридору. — Я тебя подселю к двум другим мерзавкам. Одна здесь уже давно, а другую привезли только что.
— Я хочу пить, — сказала Лаура. — Вы можете дать мне воды?
— У них есть вода. Может, они и дадут тебе напиться. Уже слишком поздно, и до утра ты ничего не получишь.
— Я не голодна.
— Вот и хорошо. Ну, а завтра тебе принесут все, что угодно, только плати. А если у тебя нет денег…
Лаура только развела руками, и тюремщик, оглядев ее простое белое батистовое платье, сразу все понял.
— Жаль. Значит, те дни, что тебе осталось провести на этом свете, окажутся не слишком приятными. Будешь есть что придется, и кровать тебе не положена. За кровать надо платить пятнадцать франков в месяц, и деньги вперед… А если даже проведешь тут всего одну ночь, остаток тебе никто не вернет! — Он громко засмеялся, заставив Лауру вздрогнуть.
Следуя за ним, молодая женщина прошла по длинному центральному коридору с высоким сводчатым потолком. Этот коридор делил тюрьму на женское и мужское отделения. В центре тюрьмы располагался двор, напоминавший темный и сырой колодец, и теперь с трудом верилось, что когда-то на его месте был цветущий сад.
Стуча сабо, тюремщик прошел в боковой, более узкий коридор и наконец открыл дверь в маленькую камеру. Две женщины, сидевшие друг против друга на брезентовых складных кроватях, обернулись на звук открывшейся двери. Между ними стоял табурет, на нем в простом подсвечнике горела свеча; в углу валялась куча соломы.
— Привет честной компании! — весело приветствовал их тюремщик. — Я вам привел подружку, но не стоит из-за нее суетиться. Солома ей вполне подойдет!
Женщины одновременно встали, не обращая никакого внимания на тюремщика, и тот вышел, что-то ворча себе под нос. Лаура сразу узнала молодую женщину: она видела ее выбегавшей из мастерской Давида в Лувре. Но первой заговорила женщина постарше:
— Трудно сказать в этих обстоятельствах «добро пожаловать», сударыня, но мы с госпожой Шальгрен постараемся сделать все возможное, чтобы ваше пребывание здесь было сносным. Я графиня Евлалия де Сент-Альферин.
— Меня зовут Лаура Адамс. Я американка, — ответила молодая женщина, впервые застеснявшись своего вымышленного имени.
Лаура огляделась по сторонам и тяжело вздохнула. Она вспомнила, как ее привели в тюрьму Форс после событий 10 августа. В те времена она была маркизой де Понталек. Тогда ее подругами по несчастью стали госпожа де Турзель, гувернантка королевских детей, ее дочь Полина и несчастная принцесса Ламбаль.
— Меня обвиняют в том, что я английская шпионка и друг барона де Баца, — добавила Лаура.
Та, что совсем недавно носила имя Лали Брике, протянула ей обе руки:
— Большинство обвинений, которые здесь предъявляются, просто смехотворны. Если вы американка, вы никак не можете быть английской шпионкой… А если вы и в самом деле друг барона, то я стану вашим другом. А пока мы устроим вас на ночь.
— Благодарю вас за теплый прием, но мне не хотелось бы причинять вам неудобства. Вот только… нет ли у вас воды? Я очень хочу пить!
— У нас есть морс из смородины, — сказала Эмилия Шальгрен.
Она достала из-за кровати бутылку и стакан, протерла его и налила Лауре морс. Напиток был холодным, чуть кисловатым, просто восхитительным! Отдавая стакан, Лаура заметила, что госпожа Шальгрен не сводит с нее глаз.
— Мне кажется, что мы уже знакомы, — призналась она. — Я вас где-то видела, но никак не могу вспомнить, где именно…
— В Лувре, — подсказала Лаура. — Я входила в мастерскую Луи Давида, а вы оттуда… выходили.
— Вы дружны с этим негодяем? — В прекрасных черных глазах Эмилии Шальгрен вспыхнуло недоверие.
— Нет. Я приходила к нему, чтобы попросить заступиться за одного человека, которого только что арестовали.
— И он ничего не сделал, разумеется! — гневно воскликнула Эмилия. — Я здесь исключительно по вине Давида, и мой несчастный брат Карл Берне напрасно тратит время, пытаясь добиться моего освобождения. Если вы хоть в чем-то отказали Давиду, вам не спастись…
— Вы хотите сказать, что Давид…
— Да. Это он отдал приказ о моем аресте. Арестовали не только меня, но и мою подругу Розали Фийель и всех тех, кто жил вместе с нами в замке Мюэтт. После той сцены, которую вы видели, Давид не переставал преследовать меня. Он приходил снова и снова, пока я не приказала вышвырнуть его вон. Этот негодяй говорит, что любит меня, но его любовь — худшая кара, которая может постичь женщину!
Тем временем графиня Евлалия сняла матрас со своей брезентовой кровати и положила его там, где плитки пола были немного чище.
— Я думаю, пора ложиться спать, — сказала она.
— Завтра у нас будет достаточно времени для бесед, а мисс Адамс выглядит очень усталой…
Лаура смутилась и запротестовала против того, чтобы графиня разоряла из-за нее свою постель. Но Евлалия не стала ее слушать:
— На брезенте очень удобно, а кроме того, у меня остается одеяло. У госпожи Шальгрен их два, и я не сомневаюсь, что она вам даст одно.
— Разумеется. Мне повезло хотя бы в том, что благодаря брату я ни в чем не нуждаюсь.
Женщины легли, но Лаура никак не могла уснуть. Страшная сцена, свидетельницей которой она стала, не выходила у нее из головы. Она снова видела Мари на эшафоте, перед ней проходили лица друзей… А когда перед ее внутренним взором представал Жан де Бац с посеревшим, мертвым лицом, Лаура не выдержала и заплакала — впервые за этот страшный день. Она зарылась лицом в подушку, чтобы никого не потревожить, но у графини был очень тонкий слух. Она снова зажгла свечу, подошла к Лауре и села рядом с ней на пол.
— Что вас так мучает, моя дорогая? — шепотом спросила графиня Евлалия, чтобы не разбудить госпожу Шальгрен. — Если вы друг де Баца, можете довериться мне. Я люблю Жана как родного сына. Он спас меня от отчаяния в минуту страшного несчастья, и теперь мне хотелось бы помочь вам… Если рассказать о том, что тебя мучает, это иногда облегчает боль.
