Когда люди разошлись, Жоэль вернулся на улицу Монблан в надежде найти ее там. Но дома была только Бина. Она очень волновалась. Жуан тоже потерял покой. Около часа ночи он отправился к Эллевью. Певец был пьян в стельку и проливал горькие слезы. Окатив его ледяной водой из ведра и отвесив несколько звонких оплеух, Жуан добился от него рассказа о том, что случилось с Лаурой. Эллевью слышал все, весь разговор Лауры с Фукье-Тенвилем и в том числе приказ отвести ее в Консьержери.
На несчастного певца тут же обрушилась ярость бретонца:
— Зачем ты только явился и потащил ее смотреть на эту резню?! — рычал Жуан и тряс Эллевью, словно грушу. Наконец он оттолкнул его так сильно, что бедный тенор упал на ковер, и, отведя душу, вернулся на улицу Монблан.
С рассветом Жуан отправился в тюрьму, чтобы передать для Лауры деньги: о порядках в Консьержери он был наслышан. С тех пор Жуан проводил всю светлую часть дня под стенами тюрьмы. Он возвращался домой, только прочитав списки тех, кто на следующее утро должен был предстать перед трибуналом, и убедившись в том, что фамилии Лауры там нет.
Первый день в заключении оказался не слишком тяжелым для молодой женщины благодаря заботе ее соседок по камере. С графиней де Сент-Альферин она чувствовала особую близость.
Доброта и мужество Евлалии, вера в бога, которую она сохранила, несмотря на все выпавшие ей испытания, делали ее надежной опорой в самые страшные часы. И потом, графиня так хорошо знала Жана! Пока ее ловкие пальцы вязали голубую пелерину для дочери Эмилии, она могла часами говорить о бароне, и это очень утешало Лауру. Когда Лаура рассказала ей о Мишель Тилорье и ее предполагаемой беременности, графиня с возмущением воскликнула:
— Бац на это не способен! Поверьте, он никогда не занимался коллекционированием женщин! До Мари Гранмезон у него были увлечения, это правда, но после того, как она вошла в его жизнь, Жан хранил ей верность. Готова поспорить на мое место в раю!
Однако вечером, когда наступал страшный час оглашения списков, не помогало даже спокойствие графини Евлалии. Вся тюрьма ждала, затаив дыхание, пока человек в черной шляпе не свернет свой свиток. В первый вечер он назвал семнадцать фамилий, и среди них была всего одна женщина, жена скромного башмачника Петремона. Ей суждено было умереть только потому, что ее мужа уже казнили. По той же причине взошли на эшафот Люсиль Демулен и Франсуаза Эбер. Вообще это был очень странный список. Он казался нереальным. Среди семнадцати фамилий были лишь двое дворян, один бывший мэр и несколько военных. Перед трибуналом должны были предстать продавец ковров, продавец прохладительных напитков, крестьянин, сельский полицейский и даже нищий!
— Какое же преступление могли совершить эти несчастные? — прошептала Лаура.
— А какое преступление совершила я? — воскликнула Эмилия Шальгрен. — А Евлалия? Да и вы сами? Но ведь мы все умрем!
На четвертый день человек в черном выкрикнул фамилию Лауры:
— Гражданка Адам, Лаура!
— Господи, — простонала графиня. — Это вы, мое бедное дитя. Никаких сомнений! Эти люди часто коверкают имена…
Молодая женщина побледнела, но нашла в себе силы подойти к вестнику смерти:
— Это не моя фамилия. Я Лаура Адамс…
— Ну я так и сказал, разве нет?
— Не совсем. И в чем же меня обвиняют?
— В шпионаже! Тебе еще повезло, ты предстанешь перед трибуналом. Таких, как ты, обычно убивают без суда.
— Что ж, раз я шпионка, передайте своему начальству, что я хочу увидеть гражданина Фукье-Тенвиля. И как можно скорее, потому что у меня осталось мало времени!
— И ты решила, что ему больше нечем заняться, как болтать с тобой о всяких пустяках?
— Это не пустяки, я должна ему сказать нечто важное. Если ему дороги честь и благополучие нации, общественный обвинитель меня примет и выслушает. Ведь не хочет же гражданин Фукье-Тенвиль, чтобы я устроила скандал в зале суда?
Человек в черном ничего не ответил, а лишь скептически пожал плечами. Лаура вернулась на свое место, но успела увидеть, что он что-то написал на клочке бумаги, передал его одному из стражников и жестом приказал отнести записку. Затем он продолжил читать зловещий список, а Лаура, почти спокойная, вернулась к своим соседкам по камере.
— Зачем вы подошли к нему? — укорила ее Евлалия де Сент-Альферин. — Если бы вас никто не видел, я могла бы занять ваше место…
— Благодарю, благодарю вас, графиня, от всего сердца! Но это было бы невозможно. Фукье-Тенвиль меня знает, и не сомневайтесь, он лично проследит за тем, чтобы я поднялась в повозку, отправляющуюся к гильотине. Но я попросила о свидании с ним…
— Вы хотите увидеть этого убийцу?
— Да. Я знаю, что умру, но я должна быть уверена в том, что Понталек меня не переживет и заплатит за все свои преступления. Вы должны понять меня — ведь вы с бароном так долго готовили смерть вашего врага…
— Я вас прекрасно понимаю и не могу осуждать. Я буду просить господа, чтобы он помог вам.
— Просите лучше о том, чтобы он отвернулся, — сказала Лаура с мрачной улыбкой. — То, что я намерена сделать, противоречит христианской морали: только господу принадлежит право карать.
— Я всегда думала, что ему в этом следует помочь, — заметила Евлалия и перекрестилась.
На улице было еще светло, но в тюрьме уже наступила ночь. Женщины собирались ложиться спать, когда в камеру вошел тюремщик с фонарем и сделал знак Лауре следовать за ним:
— Ты пойдешь со мной! Тебя кое-кто ждет.
Следом за ним она вышла из женского отделения, пересекла огромный зал, где когда-то проводили время рыцари Филиппа Красивого, и поднялась по узкой лестнице, ведущей на второй этаж к перемычке между двумя башнями-близнецами — башней Цезаря и Серебряной башней. Когда-то эти башни украшали вход во дворец; теперь там располагался кабинет общественного обвинителя.
Лауру ввели в большую круглую комнату, которая казалась меньше из-за наставленных повсюду ящиков с бумагами и столов со сложенными на них стопками досье. На столе Фукье-Тенвиля, освещенном масляной лампой, внушительной грудой возвышались папки. Общественный обвинитель сидел с пером в руке, приготовившись что-то записать, но приход Лауры отвлек его, и капля чернил упала на бювар. Чернила были красными, и Лаура вздрогнула.
Из-под густых черных бровей на нее посмотрели холодные светлые глаза.
— Ты хотела мне что-то рассказать? Берегись, если я не услышу ничего интересного!
— Мне нечего бояться. — Лаура равнодушно пожала плечами. — Завтра я предстану перед революционным трибуналом. Вы не можете убить меня дважды: у меня только одна голова.
Взгляд Фукье-Тенвиля стал еще более неприязненным.
