— И это ты говоришь мне только сегодня? Почему я раньше не знал этого? — горячо воскликнул Вольдемар.
— А что бы ты ответил мне, если бы я при первом свидании сделала тебе такое открытие?
Вольдемар опустил глаза; он помнил тот оскорбительный тон, которым спросил мать, что она от него хочет.
— Ты не знаешь меня, — поспешно ответил он. — Несмотря ни на что, я никогда не допустил бы, чтобы ты искала помощи у других, а не у меня. Да неужели я, владелец Вилицы, допустил бы, чтобы моя мать и брат от кого-нибудь зависели! Ты ошибаешься во мне, мама… подобного недоверия я не заслужил!
— Это недоверие относилось не к тебе, а к тому влиянию, под которым ты находился до сих пор. Я даже не знаю, имеешь ли ты возможность предоставить нам пристанище в твоих владениях.
Этот укол не замедлил произвести свое действие.
— Мне кажется, я достаточно доказал тебе, что в состоянии оградить свою самостоятельность, — отрывисто произнес Нордек. — Скажи, что я должен сделать? Я на все согласен.
— Мы можем принять от тебя помощь лишь в том случае, если она не будет для нас унизительной. Ты — владелец Вилицы; разве не было бы совершенно естественно, если бы твой брат и я приехали к тебе погостить?
Вольдемар опешил. Слово «Вилица» возбудило в нем прежнее недоверие и подозрение; все предостережения опекуна сбывались.
Мать заметила это и мастерски устранила это препятствие.
— Пребывание там желательно мне лишь ввиду близости к Раковицу; я могла бы тогда часто видеться с Вандой.
Близость Раковица и его обитателей! Это решило все. Щеки молодого человека вспыхнули, когда он ответил:
— Распоряжайся как тебе угодно! Я со всем согласен. Я поеду в Вилицу, хотя и ненадолго, но во всяком случае провожу тебя.
— Благодарю тебя за себя и за Льва.
Благодарность была, безусловно, искренней, но в ней не было ни малейшей сердечности.
Так же холодно Вольдемар ответил:
— Пожалуйста, мама, ты конфузишь меня. Дело решено, и теперь я могу наконец отправиться на берег моря.
Он, по-видимому, стремился во что бы то ни стало избежать дальнейших разговоров, и мать, больше не удерживая его, принялась за начатое письмо.
Оно было только что окончено, и княгиня собиралась запечатать его, как вдруг в комнату вошел Лев с нахмуренным лбом и плотно сжатыми губами.
Мать с удивлением посмотрела на него.
— Что с тобой, Лев? Почему ты один? Разве Вольдемар не нашел тебя и Ванды?
— Нашел! — взволнованно произнес Лев. — Он пришел к нам с четверть часа тому назад.
— А где же он теперь?
— Он поехал с Вандой на лодке.
— Ты знаешь, я не люблю этого, — недовольно произнесла княгиня. — Если я доверяю Ванду тебе, так это — совсем другое дело: вы вместе выросли, Вольдемар же ей вовсе не так близок. Отчего же ты не поехал с ними?
— Потому что не желаю вечно изображать лишнего.
— Я уже говорила тебе о том, как смотрю на все твои ревнивые выходки. Ты опять начинаешь?
— Мама, неужели же ты не видишь, что Вольдемар любит твою племянницу, боготворит ее?
— А что делаешь ты? — спросила мать, откидываясь на спинку кресла. — Абсолютно то же самое. Не станете же вы требовать, чтобы я серьезно относилась к этим мальчишеским увлечениям. Ты и Вольдемар находитесь как раз в таком возрасте, когда все молодые люди непременно имеют какой-нибудь идеал. Ванда — единственная девушка, которую вы хорошо знаете. К счастью, она еще ребенок и смеется над вами обоими. Твоему брату к тому же вовсе не мешает поучиться ухаживать за дамами, это ему очень полезно.
— Хотелось бы мне, чтобы ты таким тоном поговорила с Вольдемаром, — подавляя раздражение, возразил Лев. — Он не стал бы выслушивать это так спокойно, как я.
— Я и от него не стала бы скрывать, что считаю это юношеской глупостью. Если через пять лет ты или Вольдемар будете говорить мне о своей любви к Ванде, тогда я придам значение вашему чувству; теперь же вы свободно можете изображать рыцарей своей двоюродной сестры, конечно, с тем условием, чтобы между вами дело не доходило до ссор.
— До этого уже дошло, — заявил Лев. — У меня вышло очень серьезное столкновение с Вольдемаром, и потому я отказался от поездки. Я вообще не допущу, чтобы он всецело овладевал обществом Ванды, не стану терпеть его повелительный тон и постараюсь при первом удобном случае показать ему это.
— Ты этого не сделаешь, — перебила его мать. — Теперь я больше чем когда-либо придаю значение хорошим отношениям между вами, потому что мы с Вольдемаром поедем в Вилицу.
— В Вилицу? И я должен быть там его гостем и, быть может, подчиняться ему? Ни за что! Я не хочу ничем быть обязанным Вольдемару, и если бы даже от этого пострадало все мое будущее, не желаю ничего от него принимать!
Лоб княгини нахмурился, когда она ответила:
— Если ты из-за пустого каприза хочешь погубить все свое будущее, то еще существую я, чтобы не допустить этого. Наше пребывание в Вилице необходимо по некоторым высшим соображениям, и я вовсе не намерена допускать, чтобы мои планы были разрушены благодаря твоей ребяческой ревности. Мы поедем в Вилицу, и ты будешь любезен со своим братом… Я требую повиновения, Лев!
Молодой князь хорошо знал этот тон; ему было известно, что в тех случаях, когда мать прибегала к нему, она непременно настаивала на своем.
— Впрочем, я позабочусь о том, чтобы в будущем не было повода к столкновениям, — продолжала она. — Через неделю мы уедем, и когда Ванда будет у отца, вы все равно не будете видеться так часто. Эта прогулка наедине с Вольдемаром будет последней.
С этими словами она позвонила и приказала вошедшему Павлу отнести письмо. Последнее сообщало графу Моринскому о скором отъезде княгини и подготовляло его к тому, что бывшая владелица Вилицы недолго будет пользоваться его гостеприимством, а в скором времени снова поселится в этом поместье.
Лодка, в которой находились Вольдемар и Ванда, летела на всех парусах; море сегодня было довольно беспокойным, и брызги, высоко взлетая, вихрем обдавали катавшихся, но это, по-видимому, мало их трогало.
— Лев, вероятно, нажалуется на нас тете, — сказала Ванда, которой быстрый ход лодки явно доставлял большое наслаждение. — Он ушел совсем разозленный. Но вы были очень нелюбезны с ним, Вольдемар.
— Я никому не позволю управлять рулем, когда нахожусь в лодке, — властно проговорил молодой человек.
— А если бы за руль захотела сесть я?
Вольдемар, ни слова не говоря, встал, уступая Ванде свое место у руля; девушка расхохоталась.
— Я только так спросила, катание не доставит мне ни малейшего удовольствия, если мне придется все время следить за рулем.
