Сначала я был ошеломлен, услышав, что лорд Винчестер облечен властью папского легата. Это мог быть удобный случай, если он послал к папе после того, как Теобальда сделали архиепископом, но, принимая во внимание скорость улитки, с которой работает курия, – а они привыкли не спешить, глядя, нельзя ли получить побольше взяток, – я в этом сомневался. А потом я вспомнил, как Винчестер благодарил Мелюзину за ее «донесение» как раз перед тем, как мы двинулись на север, и понял, что, должно быть, в это время он начал свои переговоры, чтобы сделаться легатом. Если прошение было подано тогда и детали проработаны, то легат, который был утвержден Теобальдом как архиепископ, мог привезти назад запрос Винчестера.
Было видно, что Мод обеспокоена. Короли и прежде бросали вызов церкви по вопросам нецерковной власти, а Стефан не потребовал никакой замены в администрации или налога с епископского места. Тем не менее всегда плохо быть не в ладах с церковью. Однако было кое-что, что беспокоило меня гораздо больше. Это было недовольство главных судей графства, которые в большинстве были назначены королем Генрихом и долго управляли графствами под руководством администрации Солсбери. Один или два раза я общался с ними, когда армия двигалась вдоль страны и меня посылали с сообщениями. Если бы они не стали и дальше верно служить королю, то было бы подорвано все управление государством. Я доложил Стефану, но он только улыбнулся и сказал, что знает, как решить эту проблему: он назначит для наблюдения за судьями графов из числа своих собственных приверженцев.
В августе последовала первая открытая реакция на попытку разорить епископов. Король был вызван Генрихом Винчестерским, действующим в качестве папского легата, на совет епископов, которые должны были оценить его действия. Стефан не присутствовал сам, а послал Обери де Вира в качестве своего представителя и толпу напористых вновь испеченных графов. Возвратившись, все они были довольны собой, потому что совет прервался в замешательстве и не принял решения.
Я слышал как лорд Гилберт Фиц Гилберт хвалил защитительную речь Вира, которая, должен признаться, и мне самому показалась убедительной. Вир заявил, что король в любом случае не ущемляет имущество и привилегии церкви; он не лишил епископов их власти над своими приходами и не потребовал, чтобы что-либо, принадлежащее церкви, было передано в его руки. Разногласия Стефана с епископами касались их деятельности в качестве министров Короны и их управления нецерковным имуществом, а то и другое было законным делом короля. Что мне понравилось гораздо меньше, это как Хьюг де Бьюмонт со смехом комментировал, что речь Вира могла быть мастерской, но что послали епископов домой с хвостами между ног несколько намеков относительно того, что может случиться с ними и их любимыми церквями, если они проголосуют против короля или направят свои соображения в Рим без разрешения Стефана.
Я думаю, это было последним ударом по любой надежде на мир в Англии. Уверен, что на протяжении трех лет правления Стефана было много просьб, чтобы императрица Матильда и Роберт Глостерский пришли в Англию, особенно во время отдельных восстаний 1138 года, но они не оказывали помощи своим сторонникам. Я думаю, для их вялой реакции было много причин, но одним из оснований их нежелания брать на себя обязательства была почти полная поддержка Стефана со стороны церкви.
Король Генрих управлял церковью дипломатично, но тоже железной рукой. Когда на престол взошел Стефан, церковь сохранила свои ожидания на дружелюбные отношения с Короной при большей свободе и возможности увеличить свое богатство и власть. Неистовый двойной удар, нанесенный церкви королем, – арест двоих из наиболее облеченных властью и посылка своих графов, чтобы угрожать всему совету, – изменил это отношение.
Второй важной причиной, по которой, по-моему, Матильда и Роберт задержали свой приезд, была та, что они ожидали, пока Солсбери сообщит им, что время назрело и он готов поддержать их. Мне кажется, что падение Солсбери, устранив все надежды на тихую и легкую победу, привело их в отчаяние. Должно быть, они увидели, что если сейчас же не станут действовать, то Стефан приобретет полный контроль над страной. Пока не остыл еще гнев епископов и представители Солсбери не были смещены или полностью подконтрольны Стефану, у них оставалась надежда.
Совет, который разрушил надежды епископов на компромисс, закончился в первых числах сентября, а за день до начала октября – меньше, чем через месяц – Роберт Глостерский и дочь короля Генриха Матильда прибыли в Англию, высадившись на берег возле Арундели по приглашению Вильяма д'Обиньи и его жены Аделисии, которая, будучи прежде замужем за королем Генрихом, была Матильде свекровью.
Со времени суда в Оксфорде королева Мод была постоянно в таком плохом настроении, что когда Бруно сказал мне о том, как Роберт Глостерский и Матильда ускользнули от патрульных кораблей и благополучно добрались до порта в Арундели, я чуть не заплакала от отчаяния. Королева и раньше, хотя не так уж часто, бывала неласкова и нелюбезна, но теперь она была настолько мрачна, что, казалось, ей самой ненавистно быть счастливой. С конца августа, после того как король овладел крепостями епископов, королева соединилась с ним, и мы с Бруно теперь были вместе.
На моем личном небосводе было лишь одно небольшое облачко, когда я подумала однажды, что, возможно, беременна и потеряла ребенка. Я не была в этом уверена, просто на несколько дней у меня задержались месячные. Они начались на второй день после того, как мы начали двигаться из Нортхамптона в Виндзор. Я ничего не сказала Бруно – не знаю почему. Он, конечно, никогда не упрекал меня за то, что я не беременею, хотя очень трудился над тем, чтобы сделать мне ребенка. А с другой стороны, я не думаю, что это было его основной целью. Сказать по правде, это не было и моей главной целью. Я совершенно не пришла в восторг, когда произошла задержка месячных, и у меня было скорее чувство вины, чем печали, когда они начались, поскольку я знала, что, если бы Бруно стало известно, что я жду ребенка, он настоял бы на отправке меня в Джернейв. Но месячные прошли не труднее, чем обычно, так что, вероятно, я и не была беременна.
И все же это слегка омрачало мои мысли и потому сделало меня более чувствительной к плохому настроению королевы – отсюда мое отчаяние, когда я услышала новости, которые, как я думала, могли бы еще больше огорчить ее. К моему изумлению, они не произвели ожидаемого эффекта. Сначала я не заметила в Мод больших изменений, даже король отреагировал с его обычной поспешностью, собрав армию и выступив на юг. Я сама чувствовала себя просто ужасно. Казалось, все светлое ушло из моей жизни, когда Бруно ускакал прочь. По крайней мере, когда король с королевой были вместе, мы иногда встречались в течение дня, и Бруно поднимал мой дух. А главное, у нас были вечера и ночи, когда мы вместе обсуждали новости и сплетни о наших разных делах при дворе, смеялись, шутили… и любили друг друга.
