Затем нам сообщили, что Глостер ушел из Арундели, взяв с собой сто сорок рыцарей, привезенных им из Нормандии, а свою кровную сестру Матильду оставил в Арундели, король тут же взял эту крепость в осаду. Я плакала – не потому, что Глостер ушел уя не вынашивала дутых планов относительно его персоны), но осада означала, что Бруно должен быть вдали от меня долгие месяцы.
Потом случилось что-то, что изменило настроение королевы. Не то, чтобы Мод была счастлива. Это выглядело, как если бы несчастье, которого она боялась, обрушилось, но самого плохого не произошло. Словно она отмахнулась от тяжелой тучи, которая омертвляла все ее чувства и притупляла ум. Теперь она плакала. Плакала над опасностью, которой мог подвергнуться ее муж, если бы он решил штурмовать Арундель. Но слезы не мешали ее активности. Она была готова созвать побольше людей на помощь королю и убедиться, что припасы королевской армии поступают безостановочно. Кое-что мне было известно потому, что я писала некоторые приказы. Она никогда не доверила бы мне делать это в прошлом, но в последнее время Мод смягчилась ко мне, особенно когда застала меня в слезах после новостей об осаде. Я не говорила ей о их реальной причине, да она и не спрашивала.
Не прошло и недели, как прибыл Бруно с требованием, чтобы я поехала с ним в Арундель, и оказала королю некоторую услугу.
– Какую услугу? – недоверчиво спросила Мод, а я была настолько потрясена, что не смогла даже выдавить из себя такой же вопрос.
– Мелюзина знает императрицу Матильду, – ответил Бруно.
– Знает ее? – повторила Мод, повернувшись, чтобы взглянуть на меня.
– Я была дважды представлена ей, но это было восемь лет назад. Мне было пятнадцать.
Это все, что я сказала, но вспомнила, что во время второй из встреч Матильда выделяла меня несколько раз. Однажды она даже послала за мной пажа, вызвав меня по имени, к моему глубокому неудовольствию: невозможно было отвертеться от вызова, если она знала мое имя. Она привела меня просто в бешенство, потому что своим августейшим вниманием лишала меня возможности потанцевать и поболтать с друзьями, с которыми я виделась лишь несколько раз в году. А для меня это было большее удовольствие, чем беседа с Матильдой. Тем более что она не сказала ничего интересного. Она лишь выразила свое неудовольствие относительно непродуманности путей развития Англии, потери имений и свои ожидания, показывающие ее противостояние тонким махинациям суда Священной Римской Империи, от которого она уехала более чем на пять лет.
Моя злость сделала меня бессловесной в ее присутствии. Фактически я даже не посмела поднять головы и посмотреть на нее из страха, что она могла бы увидеть неуважение на моем лице, а я хорошо знала, что не следует оскорблять дочь короля Генриха тем, что я думаю о ней. Возможно, она приняла мое молчание и опущенную голову за благоговение и по этой причине ей понравилось мое общество. Другие дамы не были так осторожны, но большинство из них являлись женами или дочерьми гораздо более влиятельных людей, чем мой папа. К тому же я знала, что король Генрих не слишком доверял папе, и для меня было очень важно не добавить оскорблений и не навредить ему. Должно быть, на моем лице было написано, что это было более чем простое представление, и Мод заметила довольно сухо:
– Для дочери простого рыцаря, к тому же небогатого, у тебя оказалось слишком много друзей в высших кругах, Мелюзина.
– Я бы не сказала, что была другом императрицы Матильды, – ответила я так же сухо, – в моей части королевства немного людей, мадам, поэтому невозможно собрать большую толпу и оказать внимание только самым важным персонам. Таким образом, каждый из приглашенных может быть отмечен особо. Императрица нашла меня недостаточно кроткой и сделала мне замечание.
Мод засмеялась. В последнее время этот звук не часто можно было услышать, и я, к своему удивлению, обнаружила, что была рада развлечь ее.
– Сделала тебе замечание, – сказала она, – Очень хорошо. Это хорошее описание беседы с Матильдой. – Ее глаза вернулись к Бруно. – И все же я не вижу, какую услугу может оказать Мелюзина.
– Я полагаю, она должна будет послужить в качестве некоторого рода заложницы, – ответил Бруно.
Мы обе уставились на него.
– Господи! – воскликнула Мод, и я согласилась.
Мое ощущение несуразности этой идеи на время подавило обиду, которую я почувствовала оттого, что Бруно согласился использовать меня таким образом. Заложниц берут из знатных семей, которые могут оказать влияние на короля, чтобы уберечь их от оскорблений и иметь гарантии их возвращения. Не было никакого смысла в бедной заложнице без всякого влияния. Но затем Мод сдвинула брови и повторила:
– Заложницы? Разве Арундель не осажден? Там была битва? Как может Матильда требовать…
– Прошу прощения, мадам, – прервал Бруно с видом раскаяния. – Я не думал вызвать у вас какую-либо тревогу. Король в безопасности; осада не снята; битвы не было. Это моя ошибка, что я начал рассказ не с того конца.
Королева уже начала подниматься с кресла, но снова опустилась и жестом велела Бруно продолжать.
– Тогда сначала, – сказал он, принужденно улыбаясь. – Все преимущества в силе у нас, и до такой степени, что бывшая королева Аделисия и ее муж горько сожалеют о том, что пригласили Матильду приехать к ним.
– Я окажу ей здесь очень радушный прием, – заметила Мод с зловещей улыбкой.
– К сожалению, их честь слишком связана обязательствами, чтобы заключить ее в тюрьму, – сказал Бруно.
– Я не говорю о тюрьме, – возразила Мод. – Она будет моей гостьей. Я присягну на чем угодно, что она сможет устроиться в большей роскоши, чем я сама, до того дня, пока не пожелает вернуться к своему мужу и не присягнет, что больше никогда ее нога не ступит в Англию.
Бруно улыбнулся, но покачал головой.
– Вы знаете, мадам, что этого предложения не примут. Сейчас можно выбрать только одно из двух: или штурмовать Арундельскую крепость ценой большого кровопролития – они не будут страдать от голода: крепость невозможно окружить полностью из-за реки, – или сделать предложение Обигни и Аделисии, которое они могут принять с честью. Сам король желает попытаться штурмовать и вселяет мужество в своих баронов, предлагая возглавить штурм самому, но его советники чувствуют, что это обойдется слишком дорого и будет слишком опасно.
– Штурм слишком опасен, – быстро согласилась Мод, побледнев.
Какой он умный дьявол, Бруно! Конечно же, он сказал о том, что король намеревается возглавить штурм, только чтобы испугать королеву. И он преуспел. Мод ценила своего мужа выше всех королевств. Она согласилась бы на любое предложение, которое предотвратило бы штурм. Но меня обеспокоило другое: если Бруно может использовать свой ум против королевы, то насколько же выше он ставит свои обязанности над моим хорошим самочувствием, если готов послать меня как заложницу во вражеские руки. Но как раз в этот момент он подмигнул мне, а его быстрый взгляд предупредил, что наедине он расскажет мне больше, и призвал хранить молчание. Вероятно, я была бы еще сильнее обижена и рассержена этой молчаливой командой, но его мимолетный взгляд был более похож на участие, чем на приказ, и я придержала свой язык.
