Линдсей лег рядом с Анаис, отбросил влажные волосы с ее лба и залюбовался красотой своей единственной. Любовь к ней почти уничтожала его, поглощала всего, до остатка. Ах, этот светлый ангел, лежавший сейчас рядом с дьяволом! Линдсей действительно оказался настоящим чудовищем, когда приподнял ногу Анаис, положил ее себе на бедро и снова погрузился в желанное тело, плавно задвигавшись в розовом лоне. Еще крепче обнимая любимую, он медленно покачивался, соединившись с ней в одно целое, позволяя ей проваливаться в глубокий сон. Линдсей тоже постепенно погружался в дремоту, глубоко зарывшись в тело Анаис. Они крепко прижимались друг к другу, окутываемые остатками завесы его бесплотной любовницы.
Два безрассудных чувства, напомнил себе Линдсей. Забытье и страсть. Анаис вдруг пошевелилась, ее ресницы затрепетали и распахнулись. Она взглянула на него, ее глаза казались остекленевшими, подернутыми пеленой страсти. Линдсей дернулся вперед, позволяя ей ощутить всю твердость члена. Его палец проник в самую глубину тела Анаис, найдя манящую дырочку между ее пухлыми ягодицами. Глаза Анаис удивленно округлились, когда член закачался в одном ритме с движениями пальца. Взяв ее сосок в рот, Линдсей принялся неистово ласкать его, снова и снова распаляя Анаис. Пронзив ее одним резким выпадом, он в то же мгновение заполнил ее пальцем. Анаис выгнулась и, крича от блаженства, принялась царапать ногтями плечи Линдсея.
«Прекрасный падший ангел, – думал он, наблюдая, как любимая тает от страсти в его объятиях. – Ну почему ты не можешь остаться со мной навеки?»
Солнечный свет струился сквозь большие окна, и Линдсей поморщился от яркости этого сияния. Почему Вэлери не задернул занавески этим утром? Черт возьми, Линдсей попробовал пошевелиться, но конечности были вялыми, словно желе, а голова кружилась от остаточного эффекта опиума. Боже, эти солнечные лучи только усиливали физические страдания! Голова и пальцы тряслись. Определенно, ему требовалась хорошая доза опиума.
– Вэлери! – заорал Линдсей, призывая камердинера.
Но упрямец явно не желал приходить ему на помощь. О нет, хозяина бросили в одиночестве, чтобы он справлялся со всеми проблемами самостоятельно! Ворча, Линдсей вытер лицо и вдруг поймал себя на мысли о том, каким пресыщенным кажется тело. Обычно после ночи в компании опиума он чувствовал себя весьма расслабленным, но это ощущение пресыщенности было совсем иным.
Бросив взгляд вниз, на свое тело, Линдсей осознал, что полностью обнажен, и с изумлением отметил, каким необычайно твердым был этим утром. На липкой от пота коже сохранился аромат секса, смешанный с запахом опиума. Проклятье, что же творилось здесь прошлой ночью?
Взор наконец-то прояснился, и, повернув голову на подушке, Линдсей увидел гриву спутанных золотистых волос, разметавшихся под его рукой. Он остолбенел, не в силах собраться с мыслями, и внезапно почувствовал, что не может дышать. Сев прямо, он заметил, что устроившаяся рядом женщина тоже была обнаженной, ее восхитительно округлые ягодицы так и манили провести по ним ладонью.
Линдсей потянулся вперед и дрожащими пальцами коснулся неподвижно лежавшей женщины.
– О боже! – вскричал он, внезапно обретая способность двигаться – обретая способность мыслить. – Анаис! – Смахнув волосы с лица женщины, он обнаружил знакомые, любимые черты. – Что же я наделал? – снова и снова спрашивал себя Линдсей, рассматривая каждую клеточку ее тела и ища признаки нанесенных им ран. – Боже праведный, что же я с тобой сотворил?
Он не мог вынести и мысли о том, что причинил Анаис боль. Неужели этот сон о ней прошлой ночью, полный восхитительных любовных игр, был реальностью? Как же это могло произойти? Неужели она была здесь все время, все то время, пока он курил?
От осознания этого Линдсею стало дурно. Анаис, его единственная и обожаемая Анаис видела его в самом худшем из всех возможных состояний, и он обращался с ней как с последней шлюхой из притона Чана!
– Анаис, открой глаза, мой ангел, – молил Линдсей.
Пальцы сильно дрожали, и он спрашивал себя: объяла ли его тело острая потребность в опиуме, или это страх за Анаис заставлял так отчаянно, неистово содрогаться? Она все еще крепко спала, и Линдсей обнял ее за плечи, тихонько укачивая в своих руках. Дым довел ее до этого. Дурная привычка Линдсея сделала с ней это. Он обнимал Анаис, наблюдая, как вздымается и падает ее грудь. Так и лежал рядом с ней, прижимая к себе и осознавая, что произошло самое худшее. Опиум в итоге поборол и Анаис.
– Почему ты это сделала?
Анаис через плечо взглянула на Линдсея, который сидел прислонившись к стене. Он не баловался опиумом с прошлой ночи, но сейчас, когда день был в самом разгаре, по-прежнему, казалось, находился под действием наркотика.
Вопрос Линдсея удивил Анаис, заставив задуматься. Что он хочет узнать: почему она занялась с ним любовью прошлой ночью или почему вернулась в его дом теперь, когда все между ними было решено и бесповоротно кончено в церкви?
Не отрывая от Линдсея взгляда, Анаис, одетая лишь в тонкую простую сорочку, направилась к нему. Вэлери оставил перед дверями комнаты чайный поднос с бутербродами и бисквитами. Анаис поела, но Линдсей не взял в рот ни крошки, даже немного чая не выпил.
Анаис налила чашку и протянула ему. Линдсей потянулся было за чаем, но сжал ее запястье и опустил его вниз, чтобы взять чашку из ее руки и отставить в сторону.
– Почему, Анаис?
– Потому что я обещала тебе, что узы, которые связывают нас, никогда не оборвутся, я не допущу этого. Потому что между нами больше нет тайн, Линдсей. Скрывать больше нечего. И стыдиться тоже нечего.
– Я причинил тебе боль? Твои запястья, там, где я держал их, красные. Я был… грубым. Бесцеремонным.
– Нет, ты был пылким. Я отдалась тебя вся, зная всю глубину твоей страсти и признавая свою страсть к тебе.
– Ты не должна была видеть меня в таком состоянии… Боже мой…
– Твои чувственные желания объяснялись лишь эффектом от опиума, – спросила она, смахнув волосы с его глаз, – или это были твои истинные желания, обращенные ко мне?
Линдсей поднял на нее серьезный взгляд:
– И ты еще спрашиваешь об этом? Разве не можешь ответить сама, Анаис?
– Именно поэтому я и пришла к тебе, Линдсей. Потому что меня влечет к тебе, как бабочку – к огню. Моя страсть к тебе этой ночью была настоящей, и я знала: то, что ты чувствовал ко мне, тоже было неподдельным, истинным. Ты ощущаешь это на самом деле, а не потому, что тобой управляет опиум. Ты был так честен в своей страсти, Линдсей! А еще тебе нужно было побыть с той, кто искренне тебя любит. С той, кто желает тебя – такого, какой ты есть.
