Когда мы достигли крепости, разводной мост опустился, и большая группа кричащих людей перегородила нам дорогу. От волнения я едва дышала, но Бруно перехватил мой повод и сказал:
– Не бойся, Мелюзина. Они не сделают нам зла. Только принимают меры предосторожности, чтобы наш приезд нельзя было использовать как прикрытие для атаки. Смотри, они остановились. Сейчас они посторонятся и дадут нам пройти.
Все случилось именно так, как он сказал, но мне не понравилось пробираться через мост тесно прижавшись друг к другу. Я чувствовала себя подавленной; это было оскорбительно. Мы только вышли на открытое место внешнего двора, как мост уже был снова поднят, преградив путь назад. Однако нас вежливо встретили и любезно попросили следовать за командиром группы во внутренний двор и в саму крепость.
– Императрица очень беспокоилась, что это предложение – только ловушка, – сказал командир.
Я посмотрела на него с некоторым удивлением, поскольку такого рода люди обычно не обсуждают дела важных гостей. Он был крупным мужчиной с широким лицом и взволнованными голубыми глазами. Мне удалось разглядеть их через прорезь в шлеме и у меня создалось впечатление о нем как о честном человеке.
– Это не ловушка, милорд, – ответил Бруно. Тогда я поняла: передо мною сам Вильям Обиньи. По выражению его лица было видно, что он, как и король, не прочь был бы побыстрее избавиться от Матильды. Это придало мне уверенности.
– Король Стефан, – продолжал Бруно, – не желает причинить вреда своей кузине. Даже если случится наихудшее и придется штурмовать Арундель, Матильде нечего беспокоиться – вы можете уверить ее в этом. Ей предоставлено право выбора: удалиться с честью и гарантией полной неприкосновенности в Бристоль, либо отправиться во Францию или Анжуй.
Я чуть не вскрикнула от изумления: ведь было бы просто глупо отпустить императрицу, достанься она королю в качестве военного трофея. Думаю, мне удалось бы изменить смысл сказанного Бруно, но Обиньи смотрел на него в упор. В следующий момент я поняла: муж снова оказался умнее. Он умышленно пренебрег и любыми обещаниями о помиловании для самого Обиньи и тот выглядел очень мрачным. Теперь Вильям Обиньи сделает все от него зависящее, чтобы избавиться от гостьи, которая может принести ему разорение.
– Я не думаю, что было бы благоразумно сообщить ей об этом, – сказал Обигни, – если король не передумал насчет ее отъезда. Здесь она может оказаться причиной беспорядков среди его вассалов.
– Может быть, и так, – безразлично произнес Бруно, – но это не так уж важно. Королева приказала своим кораблям доставить сюда побольше наемников и помешать прибытию к вам подкрепления с моря.
Я не знаю, было ли это правдой; возможно, Бруно и королева беседовали об этом, но в то время радость переполняла меня и я думала только о нашей совместной поездке. Любезная и спокойная манера, с которой Бруно вел разговор, добавила Обигни чувство неловкости, и я это заметила. Он не проронил ни слова, пока мы пересекали внутренний разводной мост и спешивались во дворе. Я обвела глазами крепость и моя неприязнь к ней усилилась. Мне не хотелось быть засаженной здесь вместе с императрицей Матильдой, и я тщательно перебирала в уме все, что услышала и что могла бы использовать, уговаривая ее уехать. Хотя понимала трудность поставленной передо мной задачи, так как была уверена в совершенном равнодушии императрицы к судьбам людей, чьей гостьей она являлась.
Оказалось весьма кстати, что во время нашего пути я тщательно обдумывала как себя вести с Матильдой, потому что не успели меня привести к ней и только я присела в низком реверансе, как императрица встала с кресла и сказала:
– Можете подняться, леди Мелюзина, и пройти со мной. Я желаю побеседовать с вами отдельно.
– Но, мадам, – воскликнул Обиньи, – подошло время обеда.
А леди Аделисия, табурет которой стоял слева от кресла, вставая, предложила:
– Матильда, давайте позволим леди Мелюзине снять плащ и отряхнуть пыль, прежде чем задавать ей вопросы.
Но Матильда даже не взглянула на Аделисию. Она подняла брови и залилась тонким высоким смехом.
– Чтобы дать вам время научить ее как надо отвечать, мой дорогой Вильям?
У Обигни было такое выражение лица, что мне с трудом удалось подавить улыбку. Разговаривая с Бруно, он не обращал на меня никакого внимания, ведь обычно женщины не участвуют в беседах о войне и политике, и теперь, наверное, припоминал, что я могла расслышать из их разговора.
– О нет, – продолжала Матильда голосом таким же резким, как и ее черты. – Я намерена услышать, что она скажет, прежде чем ее заставят повторить это больше десятка раз так, чтобы это легко слетало с ее языка. Ее, уже должно быть, проинструктировали в лагере короля – этого я ожидаю…
Императрица сказала «она», как если бы у меня не было имени, не отказываясь при этом использовать меня в своих целях, и прежняя антипатия к ней возродилась с новой силой.
– Прошу прощения, мадам, – прервала я ее почти в обморочном состоянии, испуганным – по крайней мере, надеюсь, создавалось такое впечатление – шепотом. – Клянусь, король только спросил меня о согласии поехать к вам и выслушал мой ответ.
– И никто не инструктировал тебя, что говорить?
Я позволила своему взгляду скользнуть по Бруно, а затем снова вернуться к ней.
– Нет, мадам. Для инструкций совсем не было времени. Мы приехали из Рочестера вчера перед обедом.
– И ни слова о том зачем тебя привезли?
Я покачала головой. Она не поверила мне, это было видно. Я снова быстро взглянула на Бруно. Мне хотелось, чтобы она решила, что я боюсь его.
– Ах, да, сэр Бруно, мой муж, передал, что мне доверили быть вашей дамой на время путешествия, если на то будет мое согласие и я, конечно же, согласилась.
Она улыбнулась немного смягчившись в уверенности, что меня влекло к ней воспоминание о радости, которой она якобы наполнила меня во время последней встречи. Думаю, что и взволнованный взгляд Бруно, и смесь бешенства и тревоги на лице Обигни, и страх леди Аделисии – все это вместе, должно было уверить императрицу в моем простодушии. И вселить в нее уверенность, что изолировав меня от беззвучных, угрожающих и сдерживающих указаний, можно будет получить полезную для себя информацию.
Я последовала за ней вверх по лестнице в комнату, которая, я уверена, была спальней для гостей. Там она сделала знак слугам удалиться, а затем мне – закрыть дверь. Императрица села в кресло – ядогадалась, что это было кресло леди Аделисии, принесенное снизу, потому что там было только одно высокое сиденье. Так как поместья были унаследованы после смерти короля Генриха, то кресел должно было быть два. И тут я вспомнила, что справа от кресла был табурет, и именно с него поднялась Аделисия. Итак, Матильда настояла, чтобы ее свекровь сидела на табурете, несмотря на то, что та была королевой, а Аделисия в отместку обращалась к ней просто «Матильда», без титула, словно она была ребенком. Несчастное семейство. Я широко улыбнулась у двери, прежде чем повернуться, представив то негодование, которое, должно быть, испытывали Обиньи и Аделисия от неблагодарности, Матильды.
