Императрица обошлась со мной не лучше, когда усевшись в кресло, потребовала рассказать все, что я слышала и видела с того момента как меня привезли. История обещала быть длинной, но Матильда, в отличии от королевы Мод, не предложила мне снять плащ, не поинтересовалась, как долго мне пришлось скакать, чтобы попасть к ней, ве предложила чашку вина и не пригласила присесть на табурет возле своего кресла. Поскольку я решила играть предназначенную мне Матильдой роль дочери бедного рыцаря, которая многие годы хранит в памяти свет, зажженный в сердце снисходительностью императрицы, я не уселась на табурет без ее позволения, хотя очень хотела. Вместо этого я начала свою историю, лишь подчеркнув протесты Мод на решение выпустить пойманную рыбу.
Матильда возразила сердито, что она – не пойманная рыба и раз уж она осталась, то скоро целое графство поднимется на ее поддержку. Я не отрицала этого, надеясь различить оттенок страха в ее скрипучем голосе, решив сыграть на этом. Положение императрицы пробудило во мне искорку сострадания и в течение какого-то времени я верила, что смогу убедить ее в необходимости принять предложение короля и отправиться в Бристоль ибо так было бы лучше для всех. Как можно деликатнее, я пересказала ей слова Бруно о наемниках и кораблях королевы Мод.
– Тогда пусть они разрушат Арундель! – вскричала она. Ярость слышалась в ее голосе, который стал еще более скрипучим. Лицо пылало от гнева, что совсем не походило на бледную окраску страха.
Позднее я поняла, что одним из величайших достоинств Матильды была отвага. Испытывала ли она чувство страха или он был ей не ведом, яне знаю, по крайней мере императрица никогда не показывала его. И если бы Матильда видела хоть какой-то шанс на победу, которой так желала, я уверена, она напугала бы и дьявола, и Бога, а от своего бы не отступилась. Но понимание этого пришло позже. В то время я знала только, что ее жизнь была в безопасности чего нельзя было сказать о судьбах остальных людей запертых в Арундели. Но откуда ей было знать об этом и верила ли она Стефану? В ее крике мне послышалось только огромное самомнение, разрушившее чувство сострадания, шевельнувшееся во мне. И ярешила использовать все, чтобы заставить ее уехать. Прежде всего – расписать ее унизительное положение при падении Арундели.
– О мадам! – прошептала я, закрывая лицо ладонями. – Какой это был бы позор видеть, как вас вытащат из камней и поволокут, как бездомную собаку! Я не смогу вынести этого!
Это задело ее. Она вскочила на ноги и повернулась ко мне в таком гневе, что мне показалось, она ударит меня. Я сделала шаг назад и, возможно, это напомнило ей, что я посланница, а не прислуживающая ей девчонка.
– Что же мне делать? – она брызнула слюной. – Я знаю, они все лгут. Меня продают как невольницу. Если я сейчас уеду, мой дорогой кузен Стефан посадит меня в тюрьму.
– Нет, мадам! – воскликнула я. – Я уверена, что это не так, потому что королева…
– Я – королева! – взвизгнула Матильда.
– Да, мадам, – я присела в реверансе и склонила голову, раздосадованная тем, что допустила такую оплошность. – Простите меня, – попросила я как можно более искренне, потому что не смогла бы управлять ею, если бы она обиделась. – Я имела в виду жену Стефана. Уверена, вас доставят в Бристоль целой и невредимой. Почему бы Мод была в таком бешенстве? Сначала она не захотела даже слышать о вашем отъезде из Арундели и назвала епископа Винчестерского изменником за то, что он это предложил. Мод не смогла запретить моему мужу забрать меня, но боюсь, напишет Стефану, протестуя против вашего освобождения. Вероятно, король, – а это добрейший из людей, как вы знаете, мадам, – желает, чтобы вы уехали в Бристоль именно потому, что так вы спасаетесь от унижения поклоняться Мод и называть ее «мадам».
Это было уже слишком. Матильда была слишком страстной женщиной с горделивой осанкой и хорошей фигурой. И чтобы она кланялась невидной, коренастой Мод? Это должно было ранить ее, как удар меча.
– Почему я должна тебе верить? – зарычала она, снова поднимая руку, словно для удара. – Сейчас ты принадлежишь к свите Мод и, несомненно, выслуживаешься перед ней так же, как делаешь это передо мной.
– Нет! Нет! – я вынуждена была закусить губу, чтобы удержаться от смеха в ответ на ее негодующее замечание. У меня не было необходимости ей лгать, так как причины, из-за которых я оказалась в свите Мод были таковы, что позволяли убедить Матильду в моей искренности. – Я больше пленница Мод, чем ее придворная дама, – сказала я, ведь раньше так и было. – Мои отец и брат умерли, сражаясь против Стефана, а мои земли отняли.
– О! – она обдумала это, не высказав ни слова сострадания к моим потерям, уставившись на меня одним глазом, взвешивая и оценивая меня, чтобы убедиться в моей преданности ей и затем кивнула. – У тебя есть хорошая причина желать, чтобы я выбралась на свободу, и я помогу тебе. Раньше или позже, но я взойду на престол. А может это будет мой сын. Стефан – дурак. Он не знает, как править. Если ты рассказала мне правду, я верну тебе какую-то часть земель, которые Стефан отобрал. Если сейчас ты предупредишь меня, что это ловушка, я верну их все. – Вы склоняете меня солгать вам, мадам, – сказала я очень тихо, – но вы бы разоблачили меня. Это – не ловушка. Вы достигнете Бристоля быстро и благополучно.
Я могу только благодарить Бога за то, что погода в этом октябре не отличалась от обычной. Сухие, ясные дни позволяли нам быстро продвигаться к Бристолю. Я должен сказать так же, что, несмотря на надменные дворцовые манеры, императрица не сбавляла нам скорость. Она скакала также упорно и быстро, как остальные и, как ни странно, не предъявляла никаких жалоб на усталость. Вероятно, она боялась, что Стефан изменит свое решение. Не секрет, что его армия следовала за нами западнее.
Однако, императрица Матильда все же была коронованной особой, требующей к себе особого отношения. И Валеран вменил мне в обязанности заниматься размещением и снабжением продовольствием. Думаю, он это сделал мне назло, хотя причина, которой он руководствовался, выглядела логичной. Он сказал, что не доверил бы эту задачу кому-нибудь из людей Винчестера, которые могли преднамеренно поместить нас там, где мы могли бы стать легкой добычей приверженцев Матильды и, с другой стороны, Винчестер, несомненно, протестовал бы, если бы Валеран давал указания кому-либо из его людей. Это была правда. В добавок у меня не было других обязанностей, которые дали бы мне право отказаться. Однако, я знал, что эта «честь» могла навлечь на меня гнев Матильды.
Для ее жалоб относительно размещения имелось некоторое оправдание. Я не отваживался договариваться о ее приеме в тех местах, которые обычны для королевы, таких, как большие монастырские гостиницы, поскольку боялся, что она могла бы сбежать в церковь, попросить убежища и ждать, когда ее брат приведет армию и освободит ее. Я не решался остановиться и в крепости какого-либо крупного независимого вассала, понимая, что любой из них мог бы швырнуть нас на нижний этаж главной башни или перерезать нам горло в угоду Матильде, ведь предполагаемая их лояльность убывала тем скорее, чем дальше мы скакали на запад. Поэтому мы были ограничены теми несколькими крепостями, которыми управляли от имени короля люди с безупречной репутацией, или теми небольшими селеньями, где не решились бы бросить вызов мощи армии, которая двигалась на несколько дней пути западнее нас.
