На балу присутствовали и все дети, даже Элан, получивший на это специальное разрешение в Винчестере. Он был одет индийским пажем, в тюрбане, а близнецы явились в образе дрезденских пастуха и пастушки. Их пастушьи палки с крюками были очень опасны, но Нэнни каким-то образом ухитрялась следить за тем, чтобы они никого не поранили.
Сама же Нэнни всегда и везде была в собственном образе и выглядела так, как могла бы выглядеть королева Виктория на ковре-самолете, увозившем ее в Содом и Гоморру. Поскольку близнецы были на ее полном попечении, Джорджем занималась совсем недавно нанятая няня. Ему был год и два месяца, и он уже мог ходить, пошатываясь как пьяный, на своих ножках. Его одели херувимом. Мы натянули на него маленькую тунику и прикрепили за спиной пару серебристых крыльев, но это причудливое одеяние ему надоело, и он, оторвав крылья, уснул рядом с подносом, полным пирожных.
Мы наняли лучший в Лондоне оркестр, заказали восемьсот бутылок шампанского 1928 года, по двенадцать фунтов каждая, и распахнули двери перед приглашенными.
— Вот это прием! — выдохнул Стив, когда мы с ним кружились в танце, кажется, уже после двух часов ночи.
Я думала о его приеме за десять лет до этого, в Лонг-Айленде, где оркестр разразился буйным, впервые мною услышанным чарльстоном. Двадцатые годы казались далеким прошлым, почти таким же, как древняя эпоха до войны 1914 года. Я задумчиво обвела глазами всю эту безукоризненную роскошь. Оркестр играл старинный вальс.
Танцевали до рассвета, а потом всей компанией в темноте отправились завтракать в Мэллингхэм. Ночь эта была очень трудной для шоферов, мы же поспали по пути в машинах и проснулись, готовые начать все сначала. В полдень я, внезапно почувствовав не только полное изнеможение, но и отчаянное желание остаться одной, ускользнула от гостей, уселась в лодку и поплыла по озеру. Быстро устав работать веслами, я, в конце концов, нашла себе тихое местечко в камышах. Часом позже меня отыскал Стив. Он долго колесил на ялике по озеру, пока не обнаружил мое убежище. Он прыгнул в мою лодку так неосторожно, что она едва не перевернулась, и быстро уснул, положив голову мне на грудь. То было тихим завершением пышного торжества, и, поцеловав Стива, я со вздохом облегчения откинулась на спину и стала следить за облаками, плывшими надо мной по широкому норфолкскому небу.
Все клиенты Стива, кроме самых пожилых и консервативных, перешли за ним в новый банк, а из-за океана прислали новое лицо, которому он передал все дела в доме шесть по Милк-стрит.
Месяц спустя я прочла в газете о том, что господин Корнелиус Ван Зэйл устроил блестящее шоу в своем роскошном особняке на Пятой авеню и пожертвовал всю выручку на медицинские исследования. К удовольствию европейских читателей, в той же статье было сказано, что жена известного филантропа, госпожа Ван Зэйл, только что основала новый фонд в помощь писателям и художникам. Была помещена фотография Алисии, выглядевшей совершенно потрясающе в коротком черном платье, стоившем, вероятно, не меньше полусотни гиней. Я подумала о том, что Стив был несправедлив, описывая мне Алисию. В своем интервью госпожа Ван Зэйл сказала, что у них с мужем простые вкусы и что им нравится просто проводить вместе тихие вечера, слушая любимые радио-шоу. Летние каникулы они намеревались скромно провести вместе со своими тремя детьми в Бар Харборе. За границу они ехать не собирались. Госпожа Ван Зэйл была постоянной клиенткой салона мисс Элизабет Арден, а одевалась у Шанель, чьи модели нравились ей «простотой» и «покоем». Она не занималась политикой, но понимала, что ее супруг был сторонником мира во всем мире.
В Европе британское и французское правительства, также являвшиеся приверженцами идеи международного мира, торопливо организовывали невмешательство в Гражданскую войну в Испании, и в конце августа соглашение об этом подписали все основные европейские державы, включая Германию и Италию.
Но уже осенью Германия и Италия образовали ось «Рим — Берлин», договорившись в будущем действовать совместно.
Было большим облегчением, когда все газеты, забыв о международных новостях, сосредоточили все внимание на вынужденном отречении в 1936 году короля Эдуарда VIII от престола в связи с его женитьбой на дважды разведенной американке.
— Это показывает англичан с худшей стороны, — заметил Стив, вынужденный терпеть многочисленные проявления антиамериканских чувств. — Все эти разговоры о разводе и о Церкви только предлог. Они не хотят, чтобы госпожа Симпсон вышла замуж за короля просто потому, что она иностранка.
— Дорогой мой, все это гораздо сложнее…
Однако я не стала долго с ним спорить, так как много лет восхищалась королем, когда он был еще принцем Уэльским, и, хотя не симпатизировала госпоже Симпсон, считала, что следовало найти какой-то компромисс, который устраивал бы их обоих.
Я в то время очень интересовалась текущими событиями, потому что делать мне было почти нечего. Стив был полностью поглощен своей работой, о которой охотно говорил со мной каждый раз, когда выдавалась свободная минута, но я чувствовала себя все хуже и хуже, не имея конкретного занятия. Поначалу я радовалась вынужденному досугу. Я повидала всех своих друзей, приглашая их на ленч, посещала дневные спектакли и концерты, пыталась — правда, безуспешно — понять живопись модернистов и вступила в Книжный клуб левых. Но через некоторое время все это мне надоело. Я оказалась в стороне от перипетий делового мира, а замкнутый круг тривиальных светских обязанностей создавал впечатление лишь мнимой причастности к настоящей жизни. Мне нравилось проводить больше времени с Джорджем, но человек не может, и не должен, ожидать интеллектуального стимулирования от общения с ребенком, которому нет и двух лет, каким бы очаровательным, обворожительным и уникальным он ни был. Близнецы проводили целые дни в школе, Элан был в своем Винчестерском колледже, и даже по дому было нечего делать, так как слуги поддерживали в нем образцовый порядок.
Я скучала до слез.
Наконец, после Отречения, когда я почувствовала, что уже не в состоянии больше прочесть ни одной идеологической статьи об испанской гражданской войне, я набралась смелости и спросила Стива, не могла бы я ежедневно ездить с ним в банк, чтобы начать обучение делу, никому при этом, по возможности, не мешая.
— О, послушай, дорогая, — отвечал он, — дай мне еще немного времени, можно? Я не забыл своего обещания. Но пока банк еще только разворачивает свою работу, я не хотел бы, чтобы что-то могло раздражать клиентов. Ты же сама знаешь, как старомодны англичане.
