Шея ее запылала, жар охватывал все лицо.
— Это абсурд.
Удостоив его лишь мимолетным взглядом, она приподняла подол платья и направилась по следам сына в сторону дома. Но ей пришлось остановиться, когда его ладонь, словно тиски, сдавила ее руку, заставив развернуться. Воздух застрял у нее в груди, легкие сжались. Изумленная, Эви посмотрела на большую загорелую ладонь на своем рукаве, прежде чем встретиться с его взглядом.
— Я узнаю правду, — он с такой силой стиснул челюсть, что заходили желваки. Внутри у нее все скрутило.
— Что такого в моем присутствии, что вы находите его столь оскорбительным для себя, миссис Кросс?
Его рука прожигала насквозь шерстяной рукав платья, заставляя ее кожу гореть. Она пыталась найти подходящее оправдание, но только и смогла, что, заикаясь, произнести:
— Ни-ничего.
— Ну же, не нужно юлить. На вас это совсем не похоже.
Его слова разозлили ее.
— А вы так хорошо знаете меня, да?
Ее резкий язвительный ответ вызвал у него лишь нечто походящее на улыбку, что едва тронула его губы.
— А вот это больше похоже на вас.
Негодяй! Он ее не знал. И определенно она приложит все усилия, чтобы этого никогда не произошло.
— Я лишь не хотела задерживать вас. Вы уже провели здесь ночь, и я не смею больше отрывать вас от неотложных дел…
— У меня есть обязательства перед вами и сыном Йена.
Тревога сдавила грудь Эви. Именно это его чувство долга и беспокоило ее. Насколько же далеко оно простирается? Намеревался ли он присутствовать в их жизни постоянно, став ее неотъемлемой частью? Господи боже. Этого не должно произойти. Она не могла так рисковать, не могла позволить ему узнать правду. Вся ее жизнь — шарада, а сама она — обманщица. Он никогда не должен узнать этого.
Она дернула свою руку.
— Отпустите меня.
— Миссис Кросс, — выдавил он. Его теплые пальцы обхватывали ее, посылая разряды тока по рукам, — я тешил себя надеждой, что мы могли бы лучше узнать друг друга. Стать друзьями, в некотором роде.
В ужасе она отпрянула от него. Стать друзьями?
Глаза его потемнели, сделавшись цвета дягиля.
— Нет никакой необходимости выглядеть столь потрясенной.
— Я… я, — когда это она начала заикаться? — Вы желаете быть моим… другом?
Его напряженный пристальный взгляд изучающе бродил по ее лицу. И если она не ответила ему на этот взгляд, если сердце ее не забилось быстрее, пытаясь вырваться из груди, то все это лишь благодаря помощи Всевышнего.
— А это так неправильно? Боюсь, мы скверно начали…
Чтобы он ни намеревался сказать, слова резко оборвались в воздухе. Локхарт внезапно умолк. Глаза широко распахнулись, взгляд застыл на чем-то позади ее плеча.
Все, что случилось потом, произошло мгновенно.
Его ладонь до боли сжала ее руку. Жалобный стон рос в груди, но прежде чем она смогла обрести голос и потребовать во второй раз, чтобы он отпустил ее, Локхарт резко оторвал ее от земли.
Шея Эви резко дернулась от боли, когда он развернул ее к себе.
Перед глазами у нее все поплыло, в ушах засвистел ветер.
Она что есть силы вцепилась в его руки, стараясь не замечать, каким крепким и теплым было его тело.
Что он делает?
Эви не могла кричать, воздух, стремительно вырывавшийся из ее легких, душил крик у нее в горле. Локхарт притягивал ее все ближе, крепко прижимая к своему телу, настолько крепко, что она испугалась, как бы он не переломал ей все ребра. Когда-то она уже ломала ребра и сильно намучилась. Ей бы не хотелось снова испытать такое. И Эви колотила его по плечу туго сжатыми в кулаки ладонями.
Его всего трясло, он сжимал ее с невероятной чудовищной силой, несомненно оставляя синяки.
Заточенная в его руках, она не имела не малейшего шанса вырваться, и крупная дрожь, от которой содрогалось его тело, передавалась ей.
Затем он замер.
Совершенно уверенная, что попала в лапы безумца, Эви разомкнула губы, пытаясь обрести голос, но в итоге лишь слабый приглушенный стон вырвался из ее груди:
— Мистер Локхарт! Что вы делаете?
Руки, сжимавшие ее, разомкнулись и опустились. Со странным резким вздохом Локхарт отшатнулся от нее.
Ловя ртом воздух, она взглянула на него, провела рукой по волосам, слава Богу, все в порядке.
Когда Эви взглянула на его мертвенно бледное лицо, руки ее похолодели.
— Мистер Локхарт, вы хорошо себя чувствуете?
Его губы выглядели посеревшими, в то время как он произнес:
— Не совсем, миссис Кросс, — он говорил так, словно каждое слово доставляло ему боль. Локхарт умолк и лицо его исказилось. — Похоже, ваша тетушка наконец-то во что-то попала. И боюсь, что это что-то — я.
Сердце ее замерло. Нет!
Взгляд ее метнулся к тете Герти, похожей на палку фигуре, склонившейся над луком, словно пытаясь скрыть свидетельство своего злодеяния.
— Тетя Герти, вы что, сошли с ума?!
Ее тетя выставила вперед подбородок и посмотрела в их сторону мятежным взором.
— Это не моя вина. Внезапный ветер сбил меня с курса. Я ничего не могу поделать с тем, что он такая большая мишень. Я что, убила его? — требовательно проговорила тетя Герти раздраженным и обиженным тоном, так, словно его смерть могла бы оскорбить ее.
Лицо Эви пылало от жара, в котором смешивались стыд и ужас. Дрожа, она обошла вокруг Локхарта, чтобы осмотреть нанесенную рану. Эви проглотила крик и закусила губу при виде стрелы, вонзившейся в его плечо сзади.
Сквозь стиснутые зубы, он требовательно спросил:
— Насколько все плохо?
— Это, — окровавленная стрела в его спине! — Не так, чтобы очень.
Старясь обрести спокойствие, которого она не ощущала, Эви взяла его за руку и повела в сторону дома, восхищаясь самообладанием и уверенностью, с которой он держался, шагая рядом с ней.
— Мы устроим вас внутри и пошлем за доктором.
Локхарт лишь едва заметно кивнул, будто в том, что она делала, не было ничего такого, и ему просто предложили отправиться в дом на чай. Только бледность его лица и глубокие бороздки по сторонам его губ говорили о том, что он чувствует дискомфорт.
— Мне очень жаль, мистер Локхарт, — с жаром прошептала она, — никогда прежде тетя Герти не причиняла никому вреда.
Когда они проходили мимо сада, тетя Герти вновь выкрикнула:
— Так я его убила?
— Он идет, разве нет? — прошипела Эви, желая, чтобы ее тетя вовсе перестала говорить.
— Годы в Крыму — и почти ни царапины, — выпалил он. — Стоило приехать домой и двух недель не прошло, как меня подстрелила старуха, — затем, поразительно, но его плотно сжатые губы подернулись. — Вот так ирония.
