Наряд Людовика из голубого шелка был расшит гербовыми лилиями, и от частого дыхания ткань переливалась. На лбу сидела корона, усыпанная жемчугом и сапфирами. Когда Алиенора присоединилась к нему на ступенях алтаря, солнце, проникшее в окна собора, осветило их с Людовиком скрещенными мечами прозрачного золота. Людовик подал ей худую руку и едва шевельнул губами в приветствии. Она не сразу решилась, но потом все-таки протянула ему правую руку, и вместе они опустились на колени, склонив голову.
Жоффруа де Лору, великолепный в расшитом драгоценными каменьями епископальном одеянии, провел обряд и мессу; каждый его жест, каждый взгляд был полон значимости. Алиенора и Людовик дали свои ответы твердыми, бесстрастными голосами, но у обоих вспотели ладони от волнения. Вино для причастия сверкало, как темный рубин, в утробе хрустального сосуда, который Алиенора преподнесла Людовику. Ее удивило и взволновало, что кубку нашли применение именно в этот день. Ей показалось, будто ее связали, чтобы насильно выдать замуж, а она при этом помогала своим похитителям крепче затянуть узлы, когда глотнула крови Искупителя и дала обещание во всем подчиняться Людовику.
От вина на языке остался металлический привкус. Она услышала, что архиепископ Жоффруа произносит последние слова обряда – объявляет их брак заключенным. Ее судьба решена. Одна плоть. Одна кровь. Людовик поцеловал ее в обе щеки, а затем в губы сомкнутыми сухими устами. Она никак не отреагировала, чувствуя легкую отстраненность, как будто происходящее не имело к ней отношения.
Заключив брак перед Господом, они зашагали от алтаря обратно по проходу, и Алиенора не могла определить по всем склоненным в молитве и покорности головам, кто здесь союзник, а кто враг.
Великолепное пение хора сопровождало ее и Людовика до самых церковных дверей, нарастающая гармония служила им овацией. Людовик как будто стал выше рядом с ней и выпятил грудь, словно музыка наполняла его до краев и расширяла. Она бросила быстрый взгляд в его сторону и увидела слезы, блестевшие в глазах, и блаженное выражение на лице. Алиенора не испытывала эмоции подобной силы, но к тому времени, как они достигли резных кафедральных дверей, ей удалось спрятаться за улыбку.
После прохладного собора воздух снаружи ударил раскаленным молотом. Корона Людовика слепила ей глаза до боли.
– Жена, – сказал он покровительственно, раскрасневшись от торжества, – на все воля Божья.
Алиенора посмотрела на свое новое обручальное кольцо, сияющее на солнце, и ничего не сказала, поскольку не доверяла самой себе.
Из Бордо свадебный кортеж двинулся в Пуатье, заезжая в крепости и аббатства, чтобы всем дать возможность поздравить герцогиню и ее консорта. На третий день они достигли огромного и, по общему мнению, неприступного замка Тайбур на реке Шаранта, принадлежащего по традиции сенешалям Пуату. Тайбур был последним перевалочным пунктом, а дальше река впадала в океан, и бесконечный поток паломников проходил здесь по пути к усыпальнице святого Иакова в Компостеле.
Принимал их Жоффруа де Ранкон, важный вельможа, друг семьи и тот человек, за которого Алиенора предпочла бы выйти замуж, если бы ей позволили самой сделать выбор. Он не присутствовал на церемонии в Бордо из-за срочных дел, но с удовольствием встретил молодоженов и предоставил им кров для их брачной ночи, которую, по давнему обычаю, отложили на третий день.
Жоффруа преклонил колени, приветствуя Алиенору и Людовика во дворе замка, и принес клятву верности. Девушка любовалась солнечными отблесками на его густой каштановой шевелюре. В сердце ныла тупая боль, но она не выдала себя голосом, когда приказала ему подняться с колен. Он держался учтиво и спокойно, улыбаясь, как обычный придворный. Де Ранкон при столь резком изменении обстоятельств заставил себя отказаться от некоторых надежд и амбиций и сосредоточиться на новых целях.
Многие вельможи, не сумевшие попасть на свадьбу в Бордо, явились в Тайбур, чтобы засвидетельствовать свою верность молодой чете. Благодаря стараниям Жоффруа дело двигалось как по маслу. Был дан официальный пир, на котором Людовик и Алиенора были почетными гостями и одновременно хозяевами своих подданных. Позже, при неофициальной встрече, Людовик смог познакомиться с теми баронами и представителями духовенства, которых не знал раньше.
Во время приема Жоффруа подошел в толпе к Алиеноре и заговорил:
– На завтра я организовал охоту. Надеюсь, принц одобрит.
– Он рассказывал, что любит поохотиться, если только не выпадает святой праздник.
– Вы заключили великолепный брак, – наклонившись к Алиеноре, тихо произнес он. – Любой отец был бы горд найти такую пару для своей дочери.
Она бросила взгляд в глубину зала, где со своими няньками стояли дети Жоффруа. Семилетняя Бургундия была старшей, далее шел Жоффруа, тезка отца, ему исполнилось шесть, и Берта, младшая, четырех лет от роду.
– А своей дочери вы пожелали бы такого мужа? – спросила Алиенора.
– Я бы хотел всего самого лучшего для них и рода Ранкон. Слишком заманчивая возможность, чтобы ее упустить.
– Но что подсказывает ваше сердце?
Он вздернул брови:
– Мы по-прежнему говорим о моих дочерях?
Алиенора покраснела и отвела взгляд.
– Какими надеждами я бы себя ни тешил, теперь мне совершенно ясно, что им никогда не суждено было сбыться – даже если бы ваш отец не умер. Он был мудрее меня. Для Аквитании это не стало бы благом, а наш священный долг всегда… Алиенора, посмотрите на меня.
Она встретилась с ним взглядом, хотя ей пришлось для этого сделать усилие. Алиенора с ужасом сознавала, что на ней сосредоточено все внимание двора и стоит ей промедлить хотя бы секунду, обронить хоть одно неосторожное слово, как вспыхнет разрушительный скандал.
– Я желаю вам и вашему мужу благополучия, – продолжал де Ранкон. – С какой просьбой вы бы ни обратились ко мне, я исполню ее как преданный вассал. Можете мне доверять, всегда и без оглядки. – Он поклонился и отошел, чтобы начать любезную беседу с де Вермандуа.
Алиенора пошла дальше. Обменялась с кем-то парой слов, кому-то улыбнулась или махнула рукой, демонстрируя золотую подбивку рукава и сияющий топаз в кольце – один из свадебных подарков Людовика. Она была грациозной и прелестной юной герцогиней Аквитании, и никто никогда не догадался бы о ее сердечной ране и смятении.
Алиенора тихо вошла в спальню молодых на верхнем этаже башни. Спустилась ночь, и ставни были закрыты. Здесь зажгли многочисленные свечи и лампы – комната мерцала мягкими янтарными огоньками на фоне коричневых теней. Невесте не долго дадут побыть одной. Скоро придут женщины, чтобы подготовить ее к брачной ночи.
