Елизавете стоило больших трудов убедить мать, что она абсолютно здорова и ни за что не останется в постели. Чтобы прекратить всякие разговоры, она быстро оделась, вымыла заплаканное лицо свежей водой и через несколько минут уже была в кухне и готовила завтрак.
Выстрелы прекратились, следы слез исчезли с лица девушки, и она веселее стала смотреть на мир Божий.
Вскоре она со своими родными и мисс Мертенс спустилась в лесничество, где все семейство Ферберов обедало по воскресеньям. Дядя, вышедший им навстречу, был мрачен. Берта доставляла ему много забот.
— Я не могу и не хочу больше видеть все это! — запальчиво воскликнул он. — Неужели мне на старости лет придется стать тюремщиком и день и ночь стоять на страже, чтобы караулить глупую и упрямую девчонку, которую я когда-то приютил в своем доме?
— Дядя, подумай, ведь она несчастна! — попыталась урезонить его Елизавета.
— Несчастна? Комедиантка она, вот что! Я ведь не людоед и, когда действительно считал ее несчастной, то есть когда она потеряла обоих родителей, сделал все, что было в моих силах. Чем же она несчастна? Да я вовсе и не желаю знать эту «государственную тайну». Если она мне не доверяет, то и Бог с ней. Пусть хоть целый день ходит с кислым лицом, если ей это нравится, но притворяться немой, бегать ночами по лесу и в один прекрасный день спалить мне дом… Уж в этом-то случае я имею право голоса!
— Разве ты не принял во внимание то, что я говорил тебе на днях? — спросил Фербер.
— Как же… Я сразу же перевел ее в другую комнату. Теперь она спит надо мной, так что я слышу каждый ее шаг. На ночь входные двери не только запираются на задвижку, как раньше, но еще и на ключ, который я храню у себя. Но женская хитрость — это давно известная вещь. Благодаря этим мерам мы хоть на время обрели покой. Однако в эту ночь я не мог заснуть, все размышлял об истории с Линке, и тут я услышал над головой осторожные шаги, как будто крадется кошка. «Ага! — подумал я. — Опять начинается ночное странствование», — и встал. Но когда я поднялся к ней, птичка уже улетела из гнезда. На столе у распахнутого окна горела свечка. Когда я открыл дверь, занавеска взвилась над самым огнем. Помилуй Бог, если бы я не подскочил, могло бы так полыхнуть, что ой-ой-ой! А как она ушла? Через кухонное окно. Э, да я лучше соглашусь сторожить целый муравейник, чем такую особу.
— Я твердо убеждена, что у нее с кем-то роман, — сказала госпожа Фербер.
— Вы уже говорили мне это, дорогая невестка, — с досадой бросил лесничий, — но я был бы вам очень благодарен, если бы вы сообщили мне с кем. Подумайте: ну разве есть тут кто-нибудь, кто мог бы вскружить голову девушке? Мои молодцы? Так они для нее недостаточно хороши, она сразу так отшила их, что мое почтение; что касается мошенника Линке с кривыми ногами и льняной гривой, так это вряд ли. Больше никого и нет.
— Вы забыли еще об одном, — сказала госпожа Фербер, оглядываясь на Елизавету, отошедшую в сторону, чтобы срезать Эрнсту прутик.
— О ком же? — поинтересовался лесничий.
— О господине фон Гольфельде.
— Гм, о нем я как-то не подумал — во-первых, потому что девчонка не настолько глупа, чтобы вообразить себя хозяйкой Оденбурга…
— Может быть, она на это надеялась, но ее надежды не оправдались, — перебила его госпожа Фербер.
— Положим, она достаточно тщеславна для этого, — продолжал дядя, — но он, говорят, не обращает на женщин ни малейшего внимания.
— Он холодный эгоист, — вступила в разговор мисс Мертенс.
— Последнему я охотно верю, первого же не понимаю, — сказала госпожа Фербер, — и этим объясняю себе поведение Берты.
— О, это была бы ужасная история! — гневно воскликнул лесничий. — А я в силу своей недальновидности позволял водить себя за нос, старый дурак! Я этого так не оставлю, и горе этой бесчестной девчонке, если она осмелилась крутить шашни и тем самым позорить меня!
Обед прошел в молчании. Лесничий был не в духе и хотел было немедленно потребовать от Берты объяснить свое поведение, но госпожа Фербер попросила отложить этот разговор по случаю воскресенья. После кофе гости покинули лесничество. Дядя, перебросив ружье через плечо, проводил их до калитки и углубился в лес, который, по его словам, всегда успокаивал его.
Елизавета стала наряжаться для концерта, то есть надела простое белое кисейное платье и в качестве украшения приколола к лифу букетик лесных цветов. Мать принесла маленький золотой медальончик на черной бархотке и застегнула ее на шее дочери. Елизавета осталась очень довольна своим туалетом, только открытые шея и руки смущали ее. Госпожа Фербер на этот раз сама причесала и заколола роскошные золотистые волосы дочери, которые эффектно оттеняли тонкие черные дуги бровей, придавая лицу особую прелесть.
Войдя в вестибюль замка, Елизавета увидела доктора Фельса, который вел под руку свою жену и как раз собирался свернуть в один из коридоров. Девушка поспешно подошла к ним и радостно приветствовала его, потому что нежное сердечко беспокойно билось всю дорогу при мысли, что ей придется входить одной в большой зал, где уже собралось немало приглашенных. Доктор тотчас протянул ей руку и представил жене как героиню вчерашнего события. Оба охотно согласились взять девушку под свою опеку.
Дверь зала распахнулась, и Елизавета поблагодарила судьбу за то, что солидная фигура доктора полностью закрывала ее. Посреди зала стояла баронесса фон Лессен в роскошном темно-синем муаровом платье и принимала гостей. Она очень вежливо и вместе с тем чрезвычайно холодно поклонилась доктору и на его вопрос относительно фон Вальде указала на группу около окна, откуда доносился гул многочисленных голосов.
Супруги Фельс направились туда, а Елизавета с радостью поспешила на зов Елены, сидевшей у другого окна. Та сказала гостье, что очень волнуется и боится играть перед этой огромной толпой и попросила Елизавету вместо пьесы в четыре руки, которой должен был начаться концерт, сыграть сонату Бетховена, на что та с удовольствием согласилась. Ее смущение исчезло. Она подошла к столу, где лежали ноты, и нашла сонату, которую должна была исполнить.
Дверь постоянно открывалась и впускала все новых и новых гостей. По тому, как кланялась баронесса, Елизавета могла безошибочно определить, какое место на общественной лестнице занимает вошедший. Фон Вальде вовсе не было видно, так как он все время был окружен тесным кольцом поздравляющих.
И вот дверь снова отворилась, и в зал вошла, прихрамывая, полная почтенная дама под руку с пожилым господином. Мундир ее спутника украшали многочисленные ордена. Баронесса поспешила им навстречу, Елена тоже поднялась и, опираясь на руку Гольфельда, направилась к вошедшим, а остальные дамы и кавалеры последовали за ними, как хвост кометы. Группа у окна поредела, словно по мановению волшебной палочки, и благодаря этому стала видна высокая фигура фон Вальде.
