Алекс Джиллиан - Седьмой круг

— Спасибо, милорд. — сказала она, где-то на середине танца, когда в их светской ничего незначащей беседе наступила пауза. Ей понравилось, что он не стал разыгрывать недоумение.

— Не стоит благодарности. Я решил, что вы бы не хотели, чтобы я признал наше знакомство. — отозвался он исключительно вежливым тоном. — Я надеялся, что мы еще встретимся, Элизабет. Вы удивительная женщина. Я никогда таких не встречал. Я могу надеется на вашу дружбу.

— Дружбу, да. — уточнила Элизабет, поднимая голову, чтобы посмотреть в пронзительные глаза Эдуарда Клинтона.

— Ваше сердце занято? — прямо спросил он.

— Вы женаты, милорд. — сухо напомнила Элизабет.

— Вы тоже были замужем, когда я встретил вас в Мельбурне.

— Что вы хотите сказать? — девушка вскинула брови и с вызовом посмотрела в самоуверенное лицо графа.

— Уверен, что вы меня поняли. — не моргнув глазом, ответил Клинтон. — Простите, если я невольно вас оскорбил. Я этого не хотел. Просто задал вопрос.

— И я ответила на него. — ледяным тоном отчеканила Элизабет.

— Нет. Я спросил, занято ли ваше сердце.

— Мое сердце не имеет к вам никакого отношения.

— Мы оба знаем, к кому оно имеет отношение. Должен сказать, Ричард Мельбурн сегодня будет здесь. И не один, а с моей благоверной женой.

Элизабет из-за всех сил старалась владеть лицом, но отхлынувшая краска выдала ее. Граф Линкольн поджал губы.

— Вот теперь вы ответили на мой вопрос, миледи. Еще раз прошу прощения. На этом поле я не игрок. Уж, если моя жена предпочитает синеглазого дьявола…

— Как вы смеете распускать слухи про собственную жену?

— Отвечу вашими словами. Моя жена не имеет к вам никакого отношения. — усмехнулся Линкольн. Танец закончился, и вежливо откланявшись, раздраженный граф удалился.

Элизабет вернулась к мисс Митчелл. Ее пальцы мелко дрожали, но внешне она выглядела спокойной и уверенной. Ни что не выдавало мучительной боли в ее сердце, вызванной словами графа Линкольна. Она напряженно вглядывалась в толпу, боясь увидеть лицо, ставшее причиной ее душевных мучений. Она злилась на себя за подобную реакцию. А чего она хотела? Ни один мужчина не может быть верным так долго. Разве не она ясно дала понять Ричарду, что никогда не простит его. Что ему оставалось делать? Скулить под ее дверью, писать пылкие признания, обивать пороги в надежде на благосклонный взгляд? Оправдывая таким образом возможную связь Ричарда и Бесси Блаунт, Элизабет чувствовала себя непростительно жалкой. Бороться с собственными чувствами было неимоверно тяжело, не смотря на пропасть, разделяющую ее с графом Мельбурном, и объективные причины, по которым никогда не сможет стать ему… А он даже не говорил, в качестве кого хотел бы видеть ее.

— Я хочу уйти. — с мольбой в глазах обратилась Элизабет к вернувшейся после танца Луизе. Потерянный вид и бледные щеки внушили подруге тревогу.

— Лиз… Что случилось? На тебе лица нет.

— Твой брат будет здесь. — поджав губу, прошептала Элизабет. Луиза проницательно и понимающей посмотрела на нее.

— Он уже здесь, милая. Может, прекратишь прятаться? Где твоя смелость? Когда ты пасовала перед ним?

— Я ухожу, Лу. С тобой или без тебя. — категорично заявила Элизабет. Уверенно приподняв юбки, она кивнула Джейн Митчелл, призывая следовать за собой, и твердой походкой направилась к парадному выходу из зала. Она стремительно шла вперед, стараясь не смотреть в лица, встречающихся ей на пути людей. Она почти достигла цели, почти убежала…. Лишь один раз она подняла глаза, скользнув взглядом по сторонам. Но этого оказалось достаточно, чтобы сила магнетизма, некогда плотно связавшая их сердца и души проявилась вновь. Ричард Мельбурн стоял в трех метрах от нее, и смотрел прямо на Элизабет. Клинтон оказался прав. Он был не один. Рядом с Ричардом стояла восхитительная красавица с золотыми волосами, и что-то говорила ему с томной улыбкой на алых подкрашенных губах. Элизабет вздрогнула, разрывая момент, когда время казалось замерло между ними, и отвернувшись, прошла мимо. Она не могла видеть отражения боли и потрясения, промелькнувшие в глазах Ричарда Мельбурна.

Элизабет уже ушла, а он продолжал смотреть ей вслед слепыми глазами, на время оглохнув и потеряв способность воспринимать окружающий мир. Он слышал только удары своего сердца и пульсирующую боль висках. Его мир рухнул, и он не знал, не имел понятия, как возможно вновь собрать осколки своей жизни и научиться дышать. Он дал ей достаточно времени, чтобы она могла подумать и принять решение.

"— Я представляю, как войду в переполненный зал Уайт Холла и увижу тебя среди разряженных пресыщенных жизнью самодовольных гостей. Как ты посмотришь на меня, став снова одной из них, выйдешь ли на встречу или с презрением отвернешься.

— Я никогда не отвернусь от тебя, Ричард. Как я могу. Неужели ты не чувствуешь, что между нами происходит нечто особенное? Когда я вижу тебя, просто смотрю, даже не прикасаясь, внутри меня все замирает, я иногда забываю дышать, и я ничего и никого вокруг не замечаю. Я просто не в силах оторваться от тебя. Словно не глаза, а душа любуется тобой."

Это были ее слова. И она только что отказалась от них, подтвердив его опасения. Она отказалась от него. Все кончено.

Кончено? Черта-с два. Ричард Мельбурн так просто не сдается.

В эту ночь Элизабет Невилл почти не смыкала глаз. Мысли о графе Мельбурне никак не хотели покидать ее растревоженное сознание. Она снова и снова перебирала в памяти все моменты их прошлого, с самого начала и до вчерашней встречи в роскошном зале Уайт-холла. Как много событий, страшных, пугающих, разбивающих в прах представления о нормальных отношениях между мужчиной и женщиной. Презрение и ярость, месть и ненависть, безумная боль и горькое разочарование, страх, злость, отвращение, душевный холод и пустота, пробирающие до костей, и только одно пульсирующее желание — выжить, выжить, не дав растоптать свое достоинство, сохранить остатки чести и самолюбия. Не потерять себя, не покориться воле более сильного, властного, безжалостного. Не сойти с ума, не склонить голову, и не спасовать…. Так все начиналось и длилось… так долго длилось. Пока она не осмелилась заглянуть глубже, пока не открыла запутанные истины о неоднозначности почти всех вышеуказанных определений. Она делила мир и людей на белое и черное, пока не поняла, что во вселенной целая гамма неотделимых друг от друга оттенков. И понятие справедливости приняло размытые очертания. Ее мучитель и угнетатель тоже оказался жертвой чужой жестокости, а тот, в свою очередь — чье-то еще. И этой цепочке не было конца. Что делает нас теми, кто мы есть? Что заставляет совершать поступки, за которые потом даже прощения просить стыдно? И что заставляет некоторых из нас никогда не раскаиваться и никогда не сдаваться. И кто обвинит человека, обуреваемого праведным гневом и жаждой возмездия в совершении преступлений, на которые он идет с одной целью — обрести покой, когда-то грубо похищенный. И кто пожалеет и поймет, в тот момент, когда достигнув цели, мститель осознает, что боль не только не отступила, но и стала еще жестче и выраженней, потому что к ней добавилось чувство вины. Элизабет смотрела в потолок и думала о Ричарде Мельбурне, пытаясь снова и снова проникнуть в лабиринты его чувств и устремлений. Сколько прошло времени, прежде, чем ее собственный гнев успокоился, и она смогла увидеть его? Его настоящего, скрываемого за маской слепой ярости и возмездия? Милосердие — вот, что отличает нас от животных. Сопереживание чужому горю, пусть даже ценой собственного благополучия и испорченной жизни. И искупление вины и прощение виноватого. Есть ли грани, определяющие и разделяющие поступки, подлежащие прощению и непростительные, при любом раскладе? И кто устанавливает эти грани? Может, мы сами? А, если так… Если так, почему ей так сложно закрыть глаза на то прошлое, которое вспоминать не хочется, и оставить лишь моменты радости и любви. Их было мало, но достаточно, чтобы оживить ее сердце. И, если она любит его, а она любит, то почему так страшиться поверить и дать еще один шанс любимому человеку? Разве они виновны в том, что с самого начала судьба расставила их по разные стороны вражеских позиций. И разве не эта же самая судьба продолжала сталкивать их снова и снова, чтобы показать, доказать суетность жизни, отсутствие абсолютов, шаткость признанных идеалов. Выбор просто сделать лишь тем, кто знает, к чему стремиться душа, чего на самом деле хочет сердце. Но это теоретически, в реальности все гораздо сложнее. И все же…. Элизабет смогла переступить через свое растоптанное достоинство и гордость, и отдала свое сердце тому, кого по всем законам должны была ненавидеть. Но могла ли она доверять Ричарду Мельбурну? Могла ли быть уверенной, что завтра, через неделю, через десять лет он не предаст ее снова? Ответа на этот вопрос у нее не было. А именно он был главным. Закрыть глаза, довериться, простить и начать сначала. Она хотела этого больше всего на свете. Но что-то мешало, не давало покоя, лишало душевного равновесия. Элизабет Невилл не могла заснуть до утра, ее разум был истощен тщетными попытками придти к единственно верному решению, и никогда о нем не пожалеть.