Я смотрела на бумагу, охваченная ужасом. Родословная, разумеется, заканчивалась нынешним временем. Знала ли Джейли, кому суждено продолжить род Ловатов в будущем?
У меня появились вопросы к преподобному Кэмпбеллу, но стоило мне поднять на него глаза, как слова замерли на губах. В проеме двери, ведущей на веранду, стоял мистер Уиллоби.
Похоже, маленькому китайцу пришлось несладко: его шелковая пижама была грязной и рваной, а некогда округлые щеки впали, свидетельствуя о недоедании и утомлении. Узкие глаза скользнули по мне лишь с мимолетной искоркой узнавания; все его внимание было сосредоточено на преподобном.
— Эй, святоша, — произнес он неприятным, глумливым тоном, какого я у него никогда раньше не слышала.
Кэмпбелл резко развернулся, задел локтем вазу, и вода пролилась на палисандровую столешницу, намочив бумаги. Издав яростный крик, он схватил документы и попытался стряхнуть воду, пока чернила не расплылись.
— Посмотри, что ты наделал, гнусный убийца и язычник!
Уиллоби рассмеялся. Не своим обычным, высоким, хихикающим смехом, а низким и самодовольным. Правда, веселья в нем не слышалось.
— Моя убийца?
Он медленно покачал головой, не сводя с преподобного глаз.
— Не моя, святоша. Это твоя быть убийца.
— Убирайся прочь, приятель! — холодно процедил Кэмпбелл. — Сам должен понимать, что тебе нечего делать в доме леди.
— Моя знать про тебя! — Голос китайца звучал низко и ровно, взор оставался холодным. — Моя видеть тебя. Видеть тебя в красной комнате, с женщиной, которая смеяться. Видеть тебя в Шотландия с вонючие шлюхи.
Он нарочито медленно поднял руку и провел ребром ладони по горлу, словно лезвием ножа.
— И моя думать, святоша, твоя убивать люди часто.
Преподобный Кэмпбелл побледнел, то ли от потрясения, то ли от гнева. Этого я не знала, но зато точно знала, что сама тоже бледна — от страха.
— Мистер Уиллоби…
Не глядя в мою сторону, он поправил меня почти безразличным тоном:
— Я И Тьен Чо.
Мысли мои метались в поисках выхода из сложившейся ситуации и зацепились за нелепый вопрос: какое обращение будет правильнее — мистер И или мистер Чо?
— Убирайся немедленно!
Похоже, бледность преподобного была все-таки вызвана яростью. Он двинулся на китайца, сжав здоровенные кулаки, но мистер Уиллоби даже не шелохнулся, будто не замечал угрозы.
— Твоя лучше уйти, Первая жена, — мягко произнес он, обращаясь ко мне. — Святоша любить женщин. Сильно любить, но не тем, что висеть между ног. Он любить ножом.
Корсета на мне не было, но лиф сделался вдруг таким тесным, что перехватило дыхание и я не могла вымолвить ни слова.
— Чушь! — взревел преподобный. — Еще раз говорю тебе — убирайся! Или я…
— Лучше стойте смирно, преподобный Кэмпбелл, — проговорила я, дрожащей рукой вытащила из кармана полученный от Джейми пистолет и навела на него.
К моему удивлению, он повиновался — замер на месте, уставившись на меня, словно я у него на глазах отрастила вторую голову.
До сих пор мне не случалось никого держать под прицелом, и ощущение было странно пьянящим, пусть даже пистолетный ствол ходил ходуном. Правда, я понятия не имела, что делать дальше.
— Мистер…
Я осеклась и решила, чтобы не дать маху, использовать все имена разом.
— И Тьен Чо, ты видел преподобного на губернаторском балу с миссис Алкотт?
— Моя видеть, как он ее убивать, — спокойно ответил китаец. — Лучше твоя стреляй, Первая жена.
— Но это же нелепость. Дорогая миссис Фрэзер, не можете же вы принять на веру слова дикаря, который сам…
Кэмпбелл повернулся ко мне, стараясь говорить убедительно, но впечатление сильно портили выступившие на его лбу крупные капли пота.
— Боюсь, что его слова очень похожи на правду, — сказала я. — Вы там были. Я вас видела. И вы находились в Эдинбурге, когда там произошло последнее убийство проститутки. Нелли Коуден говорила, что вы жили в Эдинбурге два года, и именно в эти годы Изверг убивал девушек.
Курок под моим пальцем казался скользким.
— Этот проклятый язычник тоже жил там в то же самое время! — Священник мотнул головой в сторону китайца, и его лицо побагровело от ярости. — Неужели вы настолько глупы, что поверите на слово человеку, предавшему вашего мужа?
— Кому?
— Ему! — Озлобление сделало голос преподобного хриплым. — Этой нечистой твари, выдавшей Фрэзера сэру Персивалю Тернеру. Сэр Персиваль сам мне рассказал!
Пистолет чуть не выпал из моих рук: для столь неподготовленной особы события развивались слишком быстро. Я отчаянно надеялась, что Джейми и его спутники уже нашли Айена и вернулись к реке. Не застав меня на месте встречи, они обязательно пойдут осмотреть дом.
Я слегка приподняла пистолет с намерением велеть преподобному отправляться на кухню: мне казалось, что в данной ситуации лучше всего было бы запереть его в буфетной.
— Думаю, вам лучше… — начала было я, но тут он бросился на меня, и я непроизвольно нажала на курок.
Пистолет громыхнул и подскочил в руке. Маленькое облачко едкого дыма обдало мне лицо, глаза заслезились. Но я в него не попала. Выстрел испугал преподобного, однако спустя миг на его физиономии появилось выражение злобного удовлетворения. Не говоря ни слова, он полез за пазуху и вытащил гравированный металлический футляр длиной в шесть дюймов, с одного конца которого высовывалась белая рукоять из оленьего рога.
С поразительной отчетливостью, всегда сопровождающей отчаянные ситуации, я отмечала каждую мелочь, от зазубрин на лезвии извлеченного ножа до запаха розы, на которую он наступил, направляясь ко мне.
Бежать было некуда. Я собралась защищаться, хотя понимала, что толку от этого не будет: недавний порез на моей руке горел, словно давая понять, что это еще мелочи, а вот то, что ждет меня сейчас, будет гораздо хуже. Краем глаза я заметила что-то вроде голубой вспышки и услышала приглушенный смачный звук, как будто кто-то уронил с большой высоты дыню. Преподобный медленно повернулся. Глаза его были широко открыты и совершенно пусты, что на мгновение сделало его похожим на Маргарет.
Потом он упал.
Грохнулся, как куль с овсом, даже не подняв руки, чтобы защититься. Один из столиков атласного дерева опрокинулся, ароматическая смесь разлетелась, полированные камушки рассыпались. Голова преподобного стукнулась об пол у моих ног и слегка подскочила, а потом неподвижно застыла на полу. От неожиданности я отступила еще на шаг и уперлась спиной в стену.
От удара на виске преподобного осталась страшная вмятина. Прямо на моих глазах его лицо стало терять цвет, сделавшись из холерически-красного одутловато-белым. Его грудь поднялась, опала, замерла — и поднялась снова. Глаза были открыты, так же как и рот.
