Сердце вырывалось из груди, мышцы болели, как будто я сама наносила и принимала удары, а воины с бесконечной грациозностью все кружили и кружили в своем отвратительном танце.
– Остановитесь! – кричала я, но звук замирал на губах. – Не надо! Я прошу вас, не надо!
Глухие ко всему, кроме ударов собственной судьбы, бойцы заключили друг друга в смертельные объятия и, как и раньше, то возникали в поле моего зрения, то пропадали из глаз. Но на этот раз небо окрасилось красным, видение померкло, ураган растрепал волосы и прикрыл ими глаза, а когда я откинула их в сторону, земля была уже усеяна телами. Мертвые, умирающие, жалобные стоны уходящих из жизни воинов. Оплакивая их жестокую смерть, я видела пиршество войны: крошево внутренностей и отрубленных ног и рук, красные капли крови из каждого рта, точно ниточки драгоценных камней.
Потом, будто давая мне отдых, вся сцена отошла на задний план, и передо мной возникли два рыцаря в самой середине поля. Истекающий кровью, изрубленный, изнуренный до слепоты, один угрюмо прислонился к стволу ближайшего дерева, другой упал на груду товарищей.
– В этот раз, – кричала я, – все должно быть по-другому!
Я собрала всю свою волю, но воин на куче тел шевельнулся и, сжимая меч, поднялся с убитых товарищей. Как учуявшая след гончая, его тело отзывалось на присутствие врага. Воин собрал все свои силы и сосредоточился на человеке у дерева.
Долгий испытующий взгляд, и человек с мечом начал медленное, но неумолимое приближение к противнику.
– Уходи! – закричала я, чувствуя, как во мне поднимается паника, потому что заранее знала, чем все это кончится. Я молила любимого уклониться от роковой встречи. Но между нами с тем же успехом могла находиться стеклянная стена – он меня не слышал, и я была не в силах предотвратить краткий миг схватки.
Почувствовав опасность, воин у дерева напрягся и медленно выпрямился. Он поводил головой из стороны в сторону, как человек, который не очень ясно видит, и, не отрывая глаз от угрозы, потянулся к рукоятке торчащего неподалеку копья. Освободив наконечник из мертвого тела, он перехватил поудобнее оружие и пригнулся, не выпуская из виду приближающегося врага.
И тогда я поняла, как понимала каждую ночь: у этой истории может быть лишь один конец и один победитель, какие бы он ни принимал обличья.
В прошлом в моих сновидениях человек с копьем был обычно Маэлгоном. Он улыбался Артуру с таким же холодным торжеством, как тогда, когда овладел мной. Иногда на копьеносце оказывался закрывающий лицо шлем, какой носил Акколон, когда ради Морганы он чуть не убил верховного короля. Однажды мне приснилось, что это был Ланс. Ему пришло в голову убить моего мужа, и от одной этой мысли я зарыдала в истерике.
На этот раз я различала только силуэты на фоне ярко-красного неба и, хотя лиц разобрать не могла, узнала до боли знакомый танец.
Ближе, ближе подходил человек с мечом, размахивал им и делал выпады со все возрастающей мощью. Копьеносец же вел себя как человек безмерно утомленный, собирающийся с силами. Он использовал длину своего оружия, чтобы не позволять слишком приблизиться к себе сверкающему лезвию врага. Но несмотря на длину копья, человека с мечом удержать нельзя. Он решил рискнуть всем ради одного шанса – последнего и единственного, – чтобы нанести удар возмездия, и бешено рванулся к тому, что стало сутью всей его жизни. Я видела, как он прыгнул вперед и закричал, когда железное острие копья пронзило кольчугу и плоть.
Его последний порыв потряс и мое тело и грезы, наполнил меня всю беспомощным ужасом, когда в который раз я принялась наблюдать начало агонии. Но на сей раз все оказалось по-новому: танец исполнялся не так. И, чуть не падая в обморок, я была не в силах отвернуться.
Корчась от боли, черная фигура на фоне кроваво-красных небес, раненый подался вперед и свободной рукой подтянулся на древке копья. Его грудь вздымалась, пот покрыл кисти. Там, где наконечник копья вышел из спины, хлынули потоки крови. И раз за разом перехватывая пальцами древко копья, воин приближал свою смерть. Все свои оставшиеся силы он жестоко и страшно вложил в это движение. Когда расстояние между ним и убийцей сократилось, он обеими руками поднял над головой меч.
Свет залил его лицо – холодный, как блуждающий огонь, всепожирающий, как молния. Он метнулся с одного воина на другого, сделал различимыми фигуры, и я с бешено бьющимся сердцем вскрикнула, когда поняла, что человек на копье – не Артур.
Муж скрючился у дерева. Лицо перекошено мукой, широко раскрытые глаза, не в силах поверить в увиденное, глядят на противника, а тот уже подтянулся достаточно, чтобы нанести удар.
– Ну скажи же это, будь же ты проклят… – Меч над головой заколебался по мере того, как жизнь уходила из тела. Пронзенный воин умолял верховного короля со всей страстью, на какую способен человек. Но от понимания того, что случилось, и отчаяния Артур онемел.
– Это слово – сын, – прохрипел умирающий и обрушил клинок на отца.
– Мордред! Ох, Мордред! – закричала я и распрямилась на тюфяке. Пот заливал тело. Тошнота и ужас подступали к горлу.
– Я здесь. Я здесь, миледи, – успокаивала меня Инид, прибежав из соседней через коридор комнаты. – Все в порядке. Это только дурной сон.
– Нет, – рыдала я, а Нимю прижимала меня к себе руками. – На этот раз нет. Сейчас все было по-настоящему, – и безотчетно затряслась от горькой убежденности.
Так мы и танцуем наш вечный танец – отцы и сыновья, матери и дочери. И у меня не больше шансов изменить судьбу, чем разрушить Камелот, или никогда не встречаться с бретонцем, или не любить Игрейну, или заставить Моргану не жаждать власти и мести.
Потребовалось некоторое время, чтобы это осознать, но к тому моменту, когда Бедивер попросил впустить его в монастырь, я со всем уже начала смиряться.
Я встретилась с ним в отдельной комнате, подальше от скромных, но любопытных глаз монахинь. Как только дверь за ним закрылась, он сразу же подбежал ко мне.
– Ах, Гвен, не знаю, как и сказать… – он осекся, взял меня за руку, приложил к своей щеке, и я почувствовала, что она мокрая от слез. Тогда я подняла вторую руку, чтобы в своих ладонях сжать его лицо.
– Я все видела, Бедивер. Я видела во сне, как они убили друг друга.
Коренастый воин смотрел на меня сверху вниз, и его лицо избороздило морщинами горе.
– И еще я слышала о смерти Гавейна в Дувре, – добавила я, провожая Бедивера к скамье у окна. – Он умер от удара Ланса?
– Да. Боюсь, что так. – Бедивер тяжело вздохнул. – Но, умирая, принц Оркнейский сожалел о несчастьях, которые навлек на других. Когда стало ясно, что Мордред претендует на всю Британию, а сам Гавейн умирает, он написал письмо Ланселоту, просил его простить и прийти на помощь Артуру.
