А тут еще маман боится, что Гриша-то, пока носа не кажет, возьмет и женится на этой своей… замухрышке-бесприданнице.
– Ты ее видела? – быстро спросила Софи.
– Видела один раз. Она про себя много врет, но Гришу взаправду любит. Он мне рассказывал, что уж дома у нее побывал, с маменькой ее познакомился и с братиками. Глупая, говорит, такая старушка, но безобидная. Они, я так поняла, совсем бедно живут. А графиня, у которой она служит, такая самодурка…
– Груша не служит ни у какой графини, Ирен, – серьезно сказала Софи, мгновенно решившись на то, что еще минуту назад казалось ей решительно невозможным. – Она – настоящая проститутка по кличке Лаура. Продает себя мужчинам за деньги в Доме Туманова.
– Ох ты! – ахнула Ирен и зачем-то зажала ладонями крылья крупного носа. – А как же тогда с маменькой ее… Гриша говорил…
– Да что ж ты думаешь, проститутки, они в болоте выводятся, что ли, как комары? У них родных быть не может, матери, братьев?…
– Да, да, конечно… Но… Гриша знает?
– Гриша не знает. И как ему теперь сказать – ума не приложу.
– Я могу, если надо. Но – надо ли?
– Сама не знаю, – Софи поймала себя на том, что говорит с пятнадцатилетней сестрой, как с равной. – Я нынче в своей-то жизни не могу толком разобраться. Как в чужую залезть?
– Ты с Михаилом Михайловичем несчастна? – Ирен наклонила голову, взяла обеими руками голубую чашку с остывшим чаем и сделалась похожа на умную ворону или галку.
– Не могу тебе сказать наверняка. Счастье, несчастье – что это? Если не по романам, конечно, судить… А только кажется мне, что все это долго не продлится…
– Соня! Но это же ужасно тогда станет! Зачем же… Хотя… Прости меня! Я не должна была! Это не мое дело.
– Отчего же не твое? – улыбнулась Софи. Такт и серьезность младшей сестры импонировали ей с каждой минутой все больше. Как жаль, что она не может и вправду оставить ее у себя, разговаривать с ней каждый вечер, обсуждать все, готовить урок… – Ты – родной мне человек, я люблю тебя…
– Правда?! – глаза девочки вспыхнули мерцающим огнем, словно изнутри Ирен зажглась свеча. – Ты вправду меня любишь?
– Ну конечно, глупенькая! Ты разве в том сомневалась? Я разве когда-нибудь…
– Нет, ты никогда меня не обидела, если ты об этом. Но… понимаешь, Соня… мне никто никогда не говорил, что любит меня… Никто и никогда…
– Господи, Ирочка! – Софи поднялась со стула и шагнула вперед. Ирен, по обыкновению зажмурившись от волнения, кинулась ей в объятия.
После Софи долго гладила костлявую спину сестры, шепча что-то ласковое и вполне невразумительное. Одновременно она думала о том, что еще недавно подобное поведение было бы для нее решительно невозможным, так как она всегда с трудом прикасалась даже к родным и хорошо знакомым людям, и сама плохо выносила чужие прикосновения. И вот теперь…
«Наверное, это оттого, что я стала женщиной, – решила Софи. – Туманов немного приучил меня…»
Потом Ирен как бы пришла в себя и стала прощаться и извиняться за причиненные Софи неудобства. Все это было уже скучно и неловко обеим, но ничего невозможно было изменить, и они топтались на пороге, и говорили что-то вежливое и необязательное, пока Тимофей допивал чай и надевал тулуп, а кухарка совала ему в карман кусок пирога, завернутый в вощеную бумагу.
Потом Софи смотрела через стекло на отъезжающие сани и махала рукой, а после долго стояла у окна, за которым летел снег, кралась вдоль домов кошка и качался голубой фонарь. Бабочки бились в стекло, призрачно отражались в нем, садились Софи на волосы и плечи. Ей было грустно и очень хотелось вернуть Ирен и еще что-то такое, чего, быть может, и не было вовсе на свете.
Глава 26
В которой деловые люди обсуждают непонятные препятствия, возникшие на их пути, а Софи покидает квартиру на Пантелеймоновской
– И что ж, Петрович, вовсе ничего сделать нельзя? – Туманов вопросительно нахмурил лохматые брови.
– Увы, ничего! Уплыла фабрика. Как есть уплыла, – Лукьянов, нестарый, но уже совершенно лысый служащий Туманова, управляющий всеми портовыми делами, пожал плечами. – В последний момент перекупили. Кто мог такое заране предположить? Подстраховались тогда бы… Но… Цену едва не в полтора раза взвинтили…
– Кто ж купил? И что Горюнов? Не побоялся нашего гнева?
– Горюнову про нас, да и вас лично такого порассказали, что он спать перестал. Что и мошенничаем мы напропалую, и лицензии у нас поддельные, и судебное определение имеется, и едва ли не ассигнации фальшивые… А уж прочего, до личностей касающегося, я и повторять не возьмусь. И все солидно так, с доказательствами… У меня в горюновской конторе человечек был свой, прикормленный, он и рассказал… Так что он любому покупателю был бы рад. Особливо с прибытком.
– Кто ж покупатель?
– Тут тоже непонятно. По бумагам выходит купец Савельев Иван Никодимович. А по факту – никак он не мог канатную фабрику купить. Нет у него таких доходов. И наследства он не получал.
– Что ж выходит?
– Купили на подставное лицо, как и вы сами почасту делали.
– Кто ж настоящий хозяин?
– Неведомо пока. Ищем.
– Да уж найдите. Интересно мне.
– И то, – вступил в разговор Андрей Кондратьевич Измайлов, невысокий кряжистый мужчина со слегка бульдожьим выражением лица. – Надобно разобраться, что за штуки вокруг творятся… Понять…
– У тебя тоже, Кондратьич? – живо обернулся к нему Туманов.
– И то, – Измайлов кивнул. – И, главное, я говорю, не понять ничего. То одно сорвется, то другое не сладится. Начнешь разбираться, иногда вообще глупость какая-то всплывает. Кто-то кому-то что-то сказал, якобы предупредил по дружбе, или письмо какое подкинул…
– Письмо? – разом насторожился Туманов. – Ты хоть одно видал?
– Нет, на что мне? Я ж говорю – глупость. В общем-то дело ясное… Вы, Михал Михалыч, столько чужих мозолей отдавили, что можно было б ждать… Но как уж больно кучно оно пошло…
– Ты думаешь, это мне мстит кто-то? Ладно. Клевещет на меня, слухи распускает, это я понять могу. Но зачем фабрики-то скупать, сбыт перебивать, в подряды лезть? Чего он хочет-то в конце концов?
– А ты не знаешь! – издевательски протянул из угла Нелетяга, который дремал, пока деловые люди обсуждали свои промышленные, абсолютно не касавшиеся до него вопросы. – Уничтожить тебя, растоптать, чтоб и духу твоего в Петербурге не осталось. А потом, может, твое место занять…
– Занять мое место? – изумился Туманов. Видно было, что такой оборот дела попросту никогда не приходил ему в голову. – Вот это ты штуку сказал! Да я в Петербурге – всеобщее бельмо на глазу, всем мешаю. Кому ж такое завидно?!
