— Вы намерены возвратиться в Бразилию? — спросил князь с каким-то странным, двусмысленным взглядом и подошел ближе к португальцу.
— Нет, я желаю быть полезным в моем отечестве… Ваша светлость, я питаю благую надежду, что с того момента, как этот жалкий интриган Флери безвозвратно переступил порог, новая жизнь настанет для всей страны…
Лицо его светлости омрачилось. Он опустил голову и исподлобья измерил пронзительным взглядом португальца.
— Да, он жалкий интриган, вконец испорченная душа, — сказал князь медленно, делая упор на каждом слове. — Но мы не должны забывать, милостивый государь, что он в то же время был великим государственным деятелем!
— Как, ваша светлость, этот человек, который самые ничтожные стремления к просвещению в народе забивал немедленно своей железной рукой?! Человек, который в продолжение всей своей долгой деятельности пальцем не пошевелил, чтобы поднять страну в ее материальном положении, а напротив, со злобой преследовал каждую личность, желавшую принести пользу народу из опасения, вероятно, что мужик с сытым брюхом захочет, чего доброго, на досуге бросить взгляд в его политическую кухню государственного правителя? Он лицемер, не носивший и искры Бога в своей груди, но приклеивший ее к своему скипетру, поддерживаемый воем властолюбивой касты, обладающей правом свободной речи! Из благотворной, высшей силы, источника света, который должен бы освежать человеческую душу, он сделал пугало, которое безжалостно душит каждого, кто приблизится к нему! Пройдите, ваша светлость, по всей стране…
— Тише, тише! — прервал его князь, замахав руками; лицо его приняло холодное и жесткое выражение. — Мы живем не на Востоке и не в то сказочное время, когда великие визири прохаживались по улицам, чтобы услышать приговор народа своему правителю… В наше время так много появилось стремлений, фантазий и всяких бредней, что, право, человеку здравомыслящему трудно среди этого хаоса… Мне известны ваши убеждения — заведение ваше служит вывеской им. Я не сержусь на вас за это, но моими убеждениями они не могут быть. Вы ненавидите дворянство — я же буду поддерживать его и охранять до конца моей жизни. Да, я не задумавшись принес бы исповедуемому мной принципу самые тяжелые жертвы… Я не сомневаюсь, что сегодняшние события, если они станут известны, повлекут за собой дурные последствия, и потому они вдвойне неприятны для меня… Того несчастного, само собой разумеется, я должен удалить… Но удаление его станут объяснять другими мотивами… Одним словом, если все это можно замять, я готов сквозь пальцы посмотреть на случившееся, разумеется, за исключением личности барона Флери. Будто ничего не… Все имущество, о котором идет речь, милая графиня, я оставляю в вашем полном распоряжении…
— Ваша светлость! — молодая девушка не верила своим ушам. — О, — прибавила она с горечью, — это слишком малое наказание для меня! Я отказываюсь от всего! — запротестовала она торжественно.
— Но, милое дитя, не воспринимайте это дело так трагически! — успокаивал ее князь. — Никто никогда не судил о нем так строго… Однако вам пора отправляться. В скором времени я побываю в Грейнсфельде и буду говорить с вами. Вскоре также вы будете жить при моем дворе под покровительством княгини.
На лице Гизелы отразился испуг, и в то же время оно покрылось румянцем.
— Ваша светлость осыпает меня милостями, — она с твердостью посмотрела в глаза князя. — Я вдвойне благодарна за это отличие, так как фамилия Фельдерн, по справедливости, не заслуживает его… Но тем не менее я должна отказаться от чести жить при дворе в А., ибо мой жизненный путь с недавних пор совершенно ясно и определенно начертан предо мной.
Князь отступил от изумления.
— Можно узнать, в чем дело? — спросил он.
Молодая девушка, вспыхнув, отрицательно покачала головой; затем она невольно сделала быстрое движение к двери, как бы желая удалиться. Его светлость молча протянул ей на прощанье руку.
— Все же я не буду терять вас из виду, графиня Штурм, — сказал он после небольшой паузы. — И если у вас будет когда-нибудь желание, которое я смогу исполнить, то вы доверите его мне, не правда ли?
Гизела опустилась в глубоком реверансе и переступила порог комнаты. Дверь затворилась за ней.
Прежняя маленькая хозяйка этих роскошных покоев проходила по ним последний раз.
Быстро, точно кто ее преследовал, она миновала коридор. Внизу лестницы стояла госпожа фон Гербек.
— Ради бога, милая графиня, куда вы пропали? — воскликнула она с досадой. — Не совсем любезно с вашей стороны оставлять меня одну так надолго!
— Я была у его светлости, — отрывисто возразила Гизела, быстро проходя мимо гувернантки в уединенную комнату, где она сначала дожидалась князя.
— Прошу вас распорядиться экипажем и уехать в Грейнсфельд, — сказала молодая девушка повелительным тоном.
— А вы? — спросила гувернантка, ничего не зная о случившемся.
— Я с вами не поеду.
— Как, вы остаетесь в Белом замке? Без меня? — оскорбляясь, она постепенно повышала голос.
— Я не остаюсь в Аренсберге… В эти немногие часы отношения мои с этим домом изменились так, что присутствие мое стало здесь невозможным.
— Боже милосердный, да что случилось? — толстуха была озадачена.
— Здесь я не могу распространяться об этом, госпожа фон Гербек… Уезжайте как можно скорее в Грейнсфельд. Объяснения вы получите в письменном виде.
Гувернантка обхватила обеими руками укутанную кружевами голову.
— Создатель мой, я с ума сошла или ослышалась? — воскликнула она вне себя.
— Вы слышите совершенно верно — мы должны расстаться.
— Как, вы хотите мне отказать? Вы?! О, найдутся другие люди, которые решат это дело, люди, которые по достоинству оценят мои старания… Благодарю Бога, я не игрушка в ваших руках и не завишу от ваших капризов — вам еще долго ждать того времени, чтобы самой распоряжаться таким образом. Достоинство мое не позволяет мне разговаривать с вами более об этом предмете. Я немедля отправляюсь к его превосходительству и буду просить удовлетворения за ваш неприличный поступок!
— Барон Флери уже не имеет никакой власти надо мной. Я свободна идти, куда мне угодно, — твердо сказала Гизела. — И вы хорошо сделаете, госпожа фон Гербек, если оставите в покое его превосходительство… Я не буду обращаться к вашей совести, почему вы так упорно навязывали мне болезнь, от которой я уже давно избавилась. Я не буду спрашивать вас, почему вы употребляли все, что было в вашей власти, стараясь удалить меня от прочего мира. Вы были интимным другом бессовестного врача и вместе с ним покорным орудием в руках моего отчима.
