Был вечер в феврале. Мы сидели в одной избе, погода была ужасная, за окном мела метель, кружилась вьюга. Чтобы согреться принесли дрова, натопили печку, после чего попытались настроить старый приемник, который у нас был. Послышался треск, шипение, голос диктора на русском передал вечернюю сводку информбюро, а потом зазвучала песня:
Вьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола как слеза…
Это была «Землянка»! Я впервые ее услышал, она была такой теплой и мелодичной, что я невольно заслушался. Мне действительно понравилась эта песня, особенно строчки: «до тебя мне дойти не легко, а до смерти четыре шага», они запали мне в душу. Как мне хотелось сейчас быть с любимой девушкой! Как хотелось, чтобы она меня ждала! Но у меня никого не было, и вместо этого в сердце была пустота, которая отзывалася болью.
- Опять русские какую-то песню транслируют, – сказал Гельмут
- О чем они поют? – спросил Вильгельм.
- У нас же переводчик есть, Ганс! Переведи, о чем там поется,– попросил Алекс.
- Что интересно? - спросил я приятелей.
- Конечно, интересно! – завопили все хором, - О чем там поют большевики?
- Эх вы! Русский знать надо! - ответил я им.
- Это ты у нас специалист, – вставил Пауль.
- Хорошо, переведу. Эта песня про землянку, в которой горит огонь. Гармонь поет про любимую девушку, про улыбку ее, глаза. Девушка эта далеко и дойти до нее не легко, а до смерти четыре шага. Любовь ее, Ивана согревает - вот весь смысл текста, если дословно. Понятно? Есть еще некоторые слова и выражения, которые на немецкий просто не переводятся.
- Красиво! Мне бы тоже сейчас к девушке, я бы не отказался, чтобы она меня согрела, - вздохнул Алекс.
- Значит, выходит, что все мы думаем об одном и том же?
- Выходит что да. И охота вам здесь воевать с большевиками, сдыхать только потому, что так фюреру захотелось?
- Я даже не знаю, – сказал Петер,– но я все еще верю в нашу победу, и готов сражаться как лев.
- А я уверен, - сказал я, – что русских нам не победить. А знаешь почему? Они за Родину воюют и своей земли не отдадут. А мы за что? Дали нам под Москвой и еще дадут, не сомневайся. Так как русские воюют, нам еще учиться надо.
- С этим я согласен, – поддержал меня Алекс. – Слышал, как они нам глотки зубами перегрызают.
- Знаю, в нем русская кровь течет. Что не так? Может, сдаться в плен к большевикам хочешь? Давай! – прошипел Пауль.
- Если бы хотел, давно бы сдался! В Сибирь не хочу, пусть лучше меня убьют. В НКВД все равно расстреляют.
В эту ночь нам снова предстояло отправиться на задание, проникнуть в тыл. Надев трофейную одежду, мы совсем стали похожи на русских, и от бойцов Красной Армии нас было не отличить.
- Ну вот! Совсем как большевики! - шутил Вилли.
- Ганс, тот больше всех похож, не отличишь, – добавил Пауль.
Все разразились веселым смехом.
- Удачи вам! – напутствовал нас командир подразделения.
Подобравшись к селу, которое было занято русскими, мы укрылись за углом, стоящего крайним здания. Остановившись, внимательно осмотрелись. Вокруг везде были русские солдаты, их было много, повсюду слышалась русская речь.
- Так кучами все и ходят. Что будем делать? – спросил лейтенант, старший группы, Карл Лейбниц. – Всем нельзя, слишком опасно. Какие будут соображения?
Я предложил:
- Сейчас темно, смешаемся с общей массой, может быть не заметят?
- Идея! Думаешь, сработает? Давай, только осторожно. Вы идите втроем, мы за вами в случае чего вас страхуем.
- Держатся всем вместе,– сказал я товарищам. – Рот открывать буду я, остальным молчать. Все ясно? Наша задача попытаться взять «языка». Ганс, - сказал Шварцу, - прикинешься раненным, мы идем в госпиталь.
- Понял.
Выйдя на дорогу, мы смешалися с общей массой. Ганс Шварц хромал, изображая раненного. Вдруг нас остановил один из офицеров.
- Стой! Кто такие? Куда идем?
- Разрешите доложить, старший лейтенант Игорь Плотников. Идем в госпиталь. Тут рядовой Петренко ногу подвернул, поскользнулся неудачно.
Капитан посмотрел на нас подозрительно.
- Ваши документы?
- Какие документы? Твою мать! Не видишь человеку плохо?! Я же сказал в госпиталь надо!
Ты что, каждого будешь проверять?! Ох…ли что ли все бл…ь в самом деле?!
В ход пошла отборная порция русского мата, который я только знал!
- Чего орешь?! – капитан потерял всякую бдительность. – Ладно, хрен с вами. Некогда мне, катитесь быстрей отсюда, чтоб я вас не видел к чертовой матери. Госпиталь там! – он указал направление.
- Ты лучше нас проводи, отсюда не видно, точнее покажи, а то тут домов много, я заблужусь. Темно же!
Капитан тоже выругался.
- Ступайте за мной, сейчас покажу. Надоели вы мне!
Мы зашли за какое-то здание, остановились, поблизости никого не оказалось.
- Вон там, за тем домом. Понял? Ты еще направо сверни, первое здание.
- Хорошо, теперь понял, найдем.
Улучив момент, один из наших ребят ударил офицера прикладом по голове, тот охнул, осел, и рухнул на землю.
- Пауль, ты хоть его не убил?- спросил я несколько испугавшись. – Аккуратнее надо придурок.
Тот наклонился.
- Живой, дышит. Кляп ему в рот, пока не очнулся, если придет в себя заорет - мы пропали.
Осторожно мы потащили добычу к лесу, по пути встретились с товарищами. На краю села нас заметили, открыли огонь, но нам удалось скрыться.
Дотащили мы капитана, до наших позиций, свалили в сарае. В помещении он открыл глаза, осмотрелся.
- Где это я? Что происходит?
- Вы в плену, – отвечал я спокойно на русском.
- А-а-а гадина! Сволочи! Не раскусил я вас. Ты, гаденыш, откуда русский знаешь? Русский что ли?
- Нет, я немец. Хотя русские корни у меня есть. Сейчас вы будете отвечать на наши вопросы. Как вас зовут?
- Пошли вы! Ничего я вам не скажу. Сдохните вы все твари, всех вас перебьем рано или поздно! Слышишь?! Всех! Не видать вам Москвы как своих ушей. Во-о-о! Видали?! – он показал нам фигу, после чего его стошнило, и он наблевал прямо на пол.
- Вот, я же говорил аккуратней! Кажется у него сотрясение. Только блевотины нам здесь еще не хватало! – высказал я. - Этот вряд ли что-нибудь скажет, знаю я таких.
- Ничего, в штабе ему язык развяжут, – сказал Пауль. – Надо доложить командиру, что пришел в себя.
