Если бы речь шла об обычных драгоценных камнях, даже самых сказочных, я бы, не колеблясь, сказал «нет», потому что у ессеев царили суровые нравы, они презирали земные блага. Но если речь для них шла о предметах божественного происхождения или по крайней мере священных, тут могло быть и иначе. Во всяком случае, я с такой уверенностью «нет» не скажу… За работу!
Однако трудиться им пришлось недолго. Стемнело, наступила ночь, а кроме того, они очень устали за день. Рассудительный Адальбер решил отложить продолжение раскопок на завтра. Они скромно поужинали остатками жаренного на углях козленка, маслинами и финиками, потом археолог, как обычно, сразу же рухнул на свою походную постель и захрапел, а Морозини закурил последнюю за день сигарету и принялся рассматривать ночное небо. Но усталость взяла свое, и он, вытащив свой матрас наружу, как чаще всего делал здесь, улегся спать под звездами…
Подсознание — или, может быть, это было столь присущее ему шестое чувство, чувство опасности, не раз его выручавшее в чрезвычайных обстоятельствах, — внезапно разбудило князя. И не зря. Рядом с собой он различил неясный силуэт человека, стоявшего на коленях. Зато кинжал, который тот занес над ним с несомненным намерением вонзить оружие в грудь спящего, был виден вполне отчетливо, его сталь сверкала в холодном свете полной луны. Альдо увернулся от удара, вскочил на ноги и навалился на нападавшего, пытаясь обезоружить его. Под руками Альдо скользила пахнущая ладаном ткань, тело агрессора оказалось весьма гибким, а формы ничуть не напоминали мужские… Силы были неравны, и борьба оказалась короткой, но женщина выскользнула из рук князя и собиралась было удрать, когда он схватил ее за щиколотку. Потеряв равновесие, незнакомка упала на землю, и Альдо, прижав коленом ее вздымавшуюся грудь, свободной рукой отбросил с лица женщины прикрывавшую его ткань. Лицо, которое ему открылось в серебряном свете луны, было красивым, черты его тонкими и правильными, но оно явно не принадлежало юной девушке. Это было лицо женщины лет сорока — сорока пяти, явно не вкушавшей сладостной жизни гарема. Тело, которое он придерживал, чтобы пленница не вырвалась и не убежала, было нервным и сухим, как у горной козы. Глаза показались Альдо огромными: два сумрачных озера, в которых мелькали молнии.
— Кто ты? — спросил Морозини на своем весьма неважном арабском. — Почему ты хотела убить меня?
Вместо ответа она плюнула ему в лицо. Такой поступок заслуживал хорошей пощечины, но что-то удержало от нее князя, что-то кроме того, что перед ним была побежденная женщина. Может быть, он угадал ее знатное происхождение?..
— Не стоит так вести себя, — только и заметил он, выворачивая себе шею в надежде вытереть о рубашку влажную щеку. — Впрочем, можешь и не отвечать на первый вопрос: я знаю, кто ты. Тебя зовут Кипрос, а прозвали Набатеянкой. Так или не так?
— Лучше говори с ней по-гречески, — спокойно посоветовал только что подошедший Адальбер, которого, должно быть, разбудил шум борьбы.
— Я не говорю по-гречески, разве что на языке Демосфена, благодаря моему дорогому наставнику…
— Думаю, это подойдет. Набатеи когда-то говорили на арамейском наречии, но постепенно перешли к языку Гомера, потому что так оказалось удобнее для торговли. Слушай, а могу я предложить тебе позволить ей встать? Понимаешь, в таком положении ей трудновато поддерживать беседу…
— Если я ее отпущу, она сбежит. Ты себе не представляешь: это настоящий угорь!
— Ну, все-таки…
Морозини подчинился и нехотя освободил свою пленницу. Адальбер протянул ей руку и произнес по-гречески какое-то приветствие, которое удовлетворило ее, потому что женщина улыбнулась и приняла предложенную ей помощь. Она гибким движением поднялась и стояла теперь перед ними с таким надменным видом, что Альдо сразу же понял: первое впечатление его не обмануло. Эта женщина в истоптанных сандалиях, одетая в потрепанную серую тунику и нищенского вида покрывало, выглядела так, словно сама была княгиней. Она немного помолчала, потом спокойно забрала у Альдо свой кинжал и засунула его за пояс.
— Надеюсь, вы не станете ждать от меня извинений, — сказала она на таком чистейшем французском, что Альдо с Адальбером вытаращили глаза от удивления.
— Вы говорите на нашем языке? — наконец выдавил из себя ошеломленный Адальбер.
— С детства, когда я жила в Ливане… Могу ли я узнать, кто вы такие?
Все еще несколько обалдевший Адальбер представился сам и представил своего друга, причем сделал это так по-светски, словно они находились в гостиной, а не на пустынной скале, возвышавшейся над берегом Мертвого моря.
— Что ж, мне очень жаль, — сказала женщина. — А я приняла вас за грабителей, за таких же разбойников, как этот Халед и его сыновья, — ведь это они доставили вас сюда…
В отличие от Адальбера, Морозини не желал складывать оружие. Ему казалось, что для женщины, которая наверняка убила бы их обоих, если бы он вовремя не проснулся, подобное раскаяние звучит несколько неискренне.
— Довольно странное заявление. Эти, как вы выражаетесь, разбойники настроены по отношению к нам куда более дружелюбно, чем вы.
Она дерзко улыбнулась в ответ:
— А вы, оказывается, злопамятный!
— Я был бы менее злопамятным при других обстоятельствах… Но раз уж, по вашему мнению, речь идет всего лишь о недоразумении, скажите, кто вы такая и почему вам так хотелось разделаться с нами?!
— Кто я такая? Вы же знаете — меня зовут Кипрос…
— Этого вовсе недостаточно!.. Да и вряд ли вас действительно так зовут.
— И все-таки меня зовут именно так, к тому же это очень известное имя.
— Да, так звали мать Ирода Великого, — подтвердил Адальбер. — Но с тех пор прошло слишком много времени. Вряд ли вы станете утверждать, что имеете к нему отношение…
— Вы ошибаетесь, я имею к нему отношение. Я — его потомок. Он — мой предок по одной линии, точно так же, как по другой…
Она произносила все это надменно, высоко подняв голову, но вдруг умолкла: видимо, почувствовала, что из-за своего высокомерия зашла дальше, чем ей хотелось бы.
— Так кто же ваш предок по другой линии? — поинтересовался Морозини.
— Это неважно… Вам не нужно знать больше…
— Хорошо, держите при себе тайну вашего происхождения, но скажите: почему вы набросились на меня? Да, вы сказали, что приняли нас за грабителей, но на что тут покушаться грабителям? Мне кажется, вряд ли в этой разрушенной крепости можно найти что-либо представляющее интерес…
— И тем не менее вы ищете! И даже что-то нашли. Я слышала, как вы в конце дня звали вашего друга посмотреть на находку.
