Сирин спросила себя, сразу ли ее принесут в жертву русскому царю, если она убьет офицера? Подумав об этом, она отдернула руку от эфеса, будто он был раскален докрасна, судорожно вцепилась в повод и решила, что лучше будет изображать безобидного подростка и выжидать.
Остап не обратил внимания на отсутствующий вид Сирин и продолжал болтать об истинных и придуманных ужасах, которые творили русские, а ей становилось все яснее, что скрывать свой пол долго не удастся. Русские теперь не выпустят из виду ни ее, ни прочих заложников, кто-нибудь из них непременно застигнет ее в щекотливой ситуации, и уж тогда она на собственной шкуре испытает все те зверства, о которых рассказывал Остап. От этих мыслей девушку стало буквально колотить, и она твердо решила предпочесть позору смерть от собственной руки. Сирин нащупала рукоятку кинжала, но решила повременить, пока неизбежность не подступит вплотную. Может быть, ей представится случай прихватить с собой в могилу одного из своих мучителей.
Сирин глянула на русского офицера и крепко сжала губы. Это был враг ее народа, и его смерть смоет позор хана и прочих воинов. Но тут ей в голову пришла мысль — что если русские не откроют ее женской сущности за время пути и привезут ее в далекую Москву, где живут истинные угнетатели ее народа? Она представила себя стоящей перед царем, и от этой мысли ее бросило в жар. Как велика будет ее слава, если она убьет не просто воина, а самого русского царя! Это было бы деянием, о котором степные певцы будут слагать легенды столетиями. То и дело она мыслями возвращалась к идее цареубийства и скоро полностью утвердилась в ней.
Отряд продвигался все дальше. Как бусины на нитку, были нанизаны на дорогу русские поселения. В большинстве своем это были деревянные крепости, вмещавшие едва ли две дюжины казаков, но чем дальше на запад, тем больше они становились, олицетворяя собой новую власть на только что завоеванных землях. Здесь среди жителей преобладали русские — мужчины с длинными бородами, в широких длинных кафтанах и теплых шапках. У самых богатых из них одежда была оторочена мехом. Женщины были облачены в похожие одежды, но без рукавов, называемые «сарафан», и надевали на себя столько юбок, что становились почти круглыми.
Над этими людьми Ваня посмеивался. Он рассказывал, что они затем только перебрались за Урал, чтобы продолжать жить, как их предки, а все потому, что царь запретил носить такую одежду и тем более — бороды.
Сирин невдомек было, зачем это нужно, но она давно уже поняла, что русские — странный народ. Они не могли найти между собой согласия даже в платье.
Когда отряд миновал Казанское и Курган и достиг Урала, им начали попадаться люди, которые брили лицо, как Сергей и Ваня, и так же носили короткие кафтаны и узкие штаны. Сирин заметила, что они куда деятельнее и оживленнее, чем их сородичи в длинных кафтанах. Некоторые женщины носили платья, низко вырезанные сверху, так что грудь их наполовину высовывалась наружу. Сирин рассудила, что это должно быть, нечистые женщины, которых мулла называл истоком всякого зла. К подобным созданиям она испытывала лишь презрение. Столкнувшись на дороге с одной из бесстыдно оголенных женщин, Сирин невольно дотронулась до собственной груди, та едва ощущалась под ладонью, и уж конечно, далеко было Сирин до столь женственной полноты. Даже Зейна, особенно хвалившаяся своей полной грудью, умерла бы от зависти. Да, русские женщины были сильнее и крепче, чем старшая жена хана.
Ваня приметил, как оценивающе приглядывается Бахадур к женщинам, и направил лошадь в его сторону.
— Вот это штучки, не правда ли, сынок! Тут у каждого сердце заноет — да и кое-что еще…
Лицо Сирин мгновенно превратилось в невыразительную маску — она всегда принимала подобный вид, когда приходилось общаться со своими тюремщиками.
— Я не знаю, о чем ты! — сказала она холодно и решила в будущем сдерживать любопытство и поменьше глазеть по сторонам.
Ваня пожал плечами и снова вернулся к Сергею.
— Высокомерный малый этот Бахадур, холера его возьми! Скажешь ему слово, а он на тебя глянет как на червяка какого. Нет, другие мне больше по душе, с ними хоть перемолвиться можно.
Тарлов украдкой оглянулся на Бахадура. Малый действительно вел себя так, будто был царевичем, не диким степняком. Не раз пытался он завязать с сыном Монгур-хана беседу, но тот чаще всего просто смотрел мимо офицера, поглаживая эфес сабли. Тарлову казалось, что Бахадур куда охотнее распорол бы ему живот, и прикидывал — не стоит ли раздразнить парня, с тем чтобы тот потерял терпение и начал говорить начистоту. Его так и подмывало проучить татарина, но он говорил себе, что связываться с мальчишкой — ниже его достоинства, к тому же Бахадур был особенно ценным заложником, за которого Сергей отвечал головой.
— Оставь парня в покое, Ваня. Какое нам дело, что он думает? В Москве его научат хорошим манерам!
— Да не в том дело, что ему обходительности не хватает. Он благодарит, когда ему еду даешь, и маленького Остапа вон под крыло взял — тот бы иначе нас извел своим нытьем, да и вежливый он со всеми.
— Ну да, и с нами тоже, хотел ты сказать, — усмехнулся капитан.
— Можно сказать и так, Сергей Васильевич. Вы ведь отца его в плен взяли, да и самого мальчишку из дому увезли, неужели ждать, что он нам спасибо скажет?
Ваниного сочувствия к участи Бахадура Тарлов не разделял. На его взгляд, это было просто глупостью со стороны татарина — так открыто проявлять свою ненависть. В конце концов, других заложников тоже вырвали из их домов, но те выказывали должное уважение и старались облегчить свою участь насколько возможно.
Он смотрел на дорогу, уходившую вдаль, но лицо татарского князя снова и снова вставало у него перед глазами. Сергей испытывал непреодолимое желание поставить татарина на место, чтобы заглушить в себе эту тягу, он яростно выругался и решил с этого дня следить за Бахадуром.
Едва отряд остановился на ночлег, Сирин отделилась от остальных и пошла к ручью — умыть лицо и руки. Вид журчащей воды напомнил ей, что со дня на день придут месячные кровотечения. Она стала размышлять, как скрыть это от глаз остальных. Больше всего ее пугал острый взгляд Тарлова, да и Ильгур не должен ничего заподозрить. Да поможет ей в этом Аллах! Сирин огляделась и заметила неподалеку, в подлеске, заросли сухого мха, это было как нельзя кстати! Насобирав достаточно, чтобы хватило на ближайшие дни, она спрятала его под рубаху и направилась обратно к постоялому двору. Тут ее заметил Ваня.
— Вон ты где, малый! А я уж думал, ты до дому подался!
