Дверь люка захлопнулась, и их окутала темнота. Фонари, которые несли охранники и капитан Фигейроа, придавали этому месту вид ада.
Маноло, шедший за Стивом, прошептал:
— Господи, как я рад, что не приходится жить здесь, внизу.
Стив вздрогнул. В ноздри ударила знакомая невыносимая вонь, от которой он давно успел отвыкнуть, но приходилось идти вперед, изо всех сил сдерживая рвотные позывы.
Неунывающий Маноло тут же завопил:
— Фу! Тут всегда так несет?
Капитан Фигейроа сделал извиняющуюся гримаску:
— Боюсь, именно так. Лучше приложите к носу платок.
Видите ли, заключенные не моются, слишком много грязных тел в тесных камерах, а кроме того, чад от факелов…
Они шли по узкому проходу, где дымился факел, смоченный в креозоте. Слышался звон цепей. Откуда-то доносился громкий нечеловеческий вой. Камера пыток? Темная мокрая яма, называемая карцером, где человек ощущал, как медленно сходит с ума!
Стив задыхался. Только голос Фигейроа вернул его к реальности:
— Капитан Альварадо, что с вами? Простите, что спрашиваю, но новичкам здесь становится плохо. Я тоже так себя чувствовал, когда впервые спустился сюда.
«Забудь, — твердил себе Стив. — Проходи мимо камер, не слушай звон цепей, притворись, что на тебя это нисколько не действует. Все равно прежние каторжники мертвы — больше полугода здесь никто не выдерживает».
Капитан Фигейроа продолжал объяснения, и Стив заставил себя слушать и задавать заинтересованные вопросы.
В шахте каждый день добывалось определенное количество серебра — за этим следили охранники. Жила здесь богатая — добыли за три дня свыше фунта, разве неудивительно?
Сколько избиений и пыток потребовалось, чтобы добыть столько руды? Стив проклинал собственную слабость, но чувствовал себя все хуже: тело чесалось при воспоминании о ползающих по телу вшах. Он весь покрылся липким потом, несмотря на ледяной холод.
— Что теперь делать? — спросил Фигейроа. — Продолжать добывать норму или замедлить работу, пока сможем благополучно все переправить в Веракрус?
— Думаю, можно пока не спешить, — решил Стив, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я дам расписку за серебро, которое мы заберем, а насчет остального… дождемся приказа президента. А пока, — жестко добавил он, — это, конечно, только предложение, но надеюсь, здесь хватает камер, чтобы немного улучшить положение этих людей.
Здешние условия вряд ли подходят для самых ужасных преступников.
— Капитан! — с бешенством вскинулся один из охранников, но Фигейроа рявкнул:
— Вы слышали! Немедленно очистить камеры, выходящие во двор!
Стоны становились все громче. Охранник угрожающе застучал в черную закрытую дверь люка:
— Заткнись, мразь, иначе получишь по-настоящему!
— Это карцер, — пояснил капитан Фигейроа, — тут сидят самые неисправимые.
«Знаю, — подумал Стив. — О Боже, я помню! Неужели и я так выл? Словно ничего не сознающее раненое животное…»
Не в силах справиться с собой, он неожиданно спросил:
— Как вы можете выносить весь этот шум? Этот человек, похоже, ужасно мучается. В армии мы бы отправили его в больницу или пристрелили. Неужели здесь нет доктора?
— Капитан слишком мягкосердечен, — с издевкой бросил охранник. — Эти животные не заслуживают пощады.
Рука Стива поползла к револьверу.
— Я задал вопрос, — холодно отчеканил он.
Он увидел, как охранник поспешно опустил глаза.
— У нас был один, — поспешно вмешался капитан, мой предшественник — лейтенант. К сожалению, погиб в результате несчастного случая.
— Лейтенант Кабрильо позволил себе быть добрым к некоторым заключенным, — бросил охранник, широко улыбаясь, — один и прикончил его… тот, кого он сделал своей шлюхой! — Мужчина сделал непристойный жест.
— Он сделал это разбитой бутылкой, отколол донышко… понимаете, капитан, ну и вонзил туда…
Раздался взрыв смеха, и Фигейроа бешено вскинулся:
— Клянусь Богом, вы, негодяи, забываетесь! Сеньор доктор был офицером!
— Но еще и педерастом, сеньор капитан.
Стива охватила такая холодная убийственная ярость, что он обрадовался, когда Маноло сильно толкнул его локтем в бок. Слишком долго он остается здесь, а это означает игру с огнем. Пора уходить. Фигейроа прав — эти охранники хуже диких зверей, негодяи с извращенными душами.
— Клянусь Богом, хватит с меня этой клоаки, — бросил он резко. Сейчас нужно думать только о том, как выбраться отсюда. Но когда-нибудь он вернется и освободит заключенных!
Они наконец начали медленно подниматься наверх.
Дождь перестал — тем легче и быстрее они вернутся. Стив чувствовал себя так, словно не мог надышаться свежим горным воздухом. Мундир высох, и он больше не чувствовал холода.
Небо прояснилось, и миллионы звезд сияли, словно бриллианты, на темно-синем бархате. Они остановились у крохотного журчащего родника. Днем, должно быть, все здесь цвета глаз Джинни. Прекрасные бездонно-зеленые глаза… он должен увидеть их снова, когда передаст серебро… должен объяснить… Как она кричала тогда;
— Неужели тебе нечего скрывать от меня, нечто ужасное, такое мерзкое, что ты не выносишь самой мысли об этом?
Теперь Стив мог сказать ей все — о тюрьме, даже о докторе Кабрильо. Он чувствовал, что освободился, горечь и ненависть покидали душу, а их место занимала любовь. Да, он любил ее — почему же пытался скрыться от неумолимой, неизбежной правды?
В порту Веракрус никогда не было так оживленно. Маленькая гавань не вмещала прибывающих кораблей, и многие оставались на якоре на рейде. Жара стояла невыносимая.
Время от времени налетали тропические ураганы, но все же некоторые европейцы все еще оставались в Мексике — дипломаты, решившие «выждать», беженцы-американцы, бельгийцы, австрийцы, не желающие расставаться с новоприобретенными землями и владениями, и даже несколько репортеров, слишком трусливых, чтобы увидеть своими глазами, как идут военные действия, но все же желавшие подзаработать на слухах и сплетнях. Казалось, все ожидали чего-то: корабля, который должен был отвезти их домой, известий от друзей и родных с фронта.
Джинни, приехавшая в Веракрус неделю назад, ждала судно «Янки Белль», которое еще должно было пройти карантинную службу, таможенный досмотр и получить стоянку в гавани. К этому времени потребность поскорее уехать и забыть все довела ее до отчаяния.
Джинни ненавидела этот город, с его квадратными зданиями, красными крышами и воротами из кованого железа.
Узкие, невыносимо грязные улицы с боковыми аллеями, где спали бездомные… Бесконечные песчаные дюны, постоянно меняющие форму под бешеным натиском океанских ветров… Жаркие, душные ночи, когда сон невозможен… Как могут люди жить здесь?
