– А Констанция?
Генрих дернул плечом:
– Тут тоже есть время. Мы всегда сможем породнить нашу династию с той и заполучить Тулузу с помощью брачного союза в следующем поколении.
Алиенора даже подумала, не пустословит ли Генрих. Должно быть, он что-то такое понял по ее лицу, потому что добавил:
– Я планирую не просто завтрашний день, а на десять лет вперед и даже больше. Согласен, нам следует понаблюдать за ситуацией, но сейчас самое главное, чтобы Людовик отказался от Аквитании. Что касается Тулузы, то я подумаю о кампании на ближайшее будущее. – Он сонно улыбнулся и сменил тему. – Я сказал ему, что ты снова носишь ребенка. Впервые видел, как человек пытается улыбнуться, проглотив уксус. – Генрих похлопал по постели, подзывая жену к себе. – Дорогая, каковы бы ни были его замыслы, все преимущества у нас.
– И мы должны постараться, чтобы все так и осталось, – сказала Алиенора, присоединяясь к мужу. – Людовику постоянно не везет, изо дня в день, но он каждый раз умудряется выкарабкаться.
– Я его давно раскусил, – уверенно заявил супруг. – Насчет этого не беспокойся. А вот он меня – нет. – Генрих снял с шеи распятие и покачал на цепи над ее плоским животом. Вместе они смотрели, как крест раскачивается вверх-вниз, увеличивая размах.
– Опять мальчик, – порадовался Генрих.
После возвращения в Руан Генрих вел себя тише, чем обычно; в первый вечер глаза его слипались, когда они навещали его мать в аббатстве Бек, чтобы рассказать о встрече в Верноне и сообщить последнюю новость о беременности жены. Алиенора сама устала после долгого переезда верхом и не придала этому никакого значения. Императрица не позволяла разговору прерваться, рассуждая обо всем, начиная с того, как правильно носить горностаевый плащ, и заканчивая обычным сетованием на неспособность Стефана быть королем. А еще она жаловалась на немецкого императора Генриха, попросившего вернуть реликвии, драгоценности и королевские регалии, которые привезла в Нормандию, став вдовой.
– Это все мое, – заявила императрица, гневно сверкнув глазами. – Эти вещи перейдут к моим сыновьям. – Она обратилась к Генриху. – Он даже требует вернуть корону, что ты наденешь на коронации, но не получит ее. Ни кусочка золота, ни единого драгоценного камня из оправы.
– Разумеется, – поддакнул Генрих, но без обычной иронии или интереса. Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. – Мама, мы еще утром побеседуем.
Она сначала удивилась, потом встревожилась:
– Что-нибудь не так?
– Все в порядке. – Генрих небрежно махнул рукой, словно прогоняя муху. – Я уже говорил тебе, что устал, только и всего. Даже мне иногда нужно поспать.
Она сдержанно улыбнулась, но в ее взгляде по-прежнему читалось беспокойство.
– В таком случае отдохни хорошо. И пусть Господь дарует тебе крепкий сон.
– Ты уверен, что здоров? – спросила Алиенора, когда они прибыли во дворец.
– Конечно здоров, – отрезал он. – И отчего женщины суетятся по пустякам? Я устал, не более, а матушка кого угодно выведет из терпения, даже святого. Не бери с нее пример!
Алиенора вздернула подбородок:
– Если женщины суетятся по пустякам, то лишь потому, что нам после приходится убирать и разгребать завалы, но ты все понятно объяснил. Больше я тебя не потревожу расспросами.
Они легли спать, раздраженные друг другом. Генрих заснул почти сразу, но спал беспокойно, стонал, метался и вертелся.
Перед рассветом он проснулся и пожаловался, что болит горло, что ему холодно, хотя сам был жаркий, как уголь. Ночная свеча сгорела без остатка, и Алиеноре пришлось на ощупь надевать сорочку и идти, спотыкаясь, к двери, чтобы позвать слуг. Тут у Генриха началась рвота.
– Герцог заболел! – крикнула она. – Принесите свежие простыни и теплой воды!
Потом поспешно оделась, пока слуги перестилали постель. Генрих съежился перед затухающим камином, кутаясь в плащ, его бил озноб. Опустившись на колени, Алиенора взяла его руки и почувствовала, что он горит. Даже при свете свечей было заметно, как потускнел его взгляд.
– Спроси меня еще раз, отчего женщины суетятся по пустякам, – попросила она.
– Ничего серьезного, – прохрипел он в ответ. – Обычная простуда. Утром я буду в порядке.
Но утром он уже бредил и с трудом дышал. Горло распухло и воспалилось так, что он едва мог проглотить снадобья, которыми поили его лекари. Они также пустили ему кровь, чтобы уменьшить жар, но никакого эффекта это не дало.
Алиенора осталась у постели, настояв на том, что сама будет его обтирать и по капле выливать в открытый рот мед с водой. Больного усадили в подушки, чтобы ему легче дышалось, но каждый вдох требовал усилия. Алиенора видела, как под его ребрами образуются провалы при дыхании, совсем как у Христа на распятии, что висело на стене.
Как только рассвело, из аббатства примчалась императрица. Погода стояла осенняя, и Матильда вошла в комнату, принеся с собой запах дождя и древесного дыма.
– Генрих! – Она поспешила к постели и, взглянув на сына, оторопела. – Как такое могло случиться? – Свекровь чуть ли не с укором посмотрела на Алиенору.
– Должно быть, он подышал ядовитым воздухом французского двора, – бросила Алиенора и прикусила губу.
Воздух французского двора уже погубил его отца. Она была в ужасе, что Генрих может умереть. Начнутся раздоры, война, в центре всех конфликтов окажется она со своими детьми. Придется снова выйти замуж, иначе ее постоянно будут одолевать амбициозные поклонники.
– Только не мой золотой мальчик, – отрезала Матильда. – И это после всего! – Она оглядела слуг острым взглядом, запоминая каждого и отмечая, что было сделано. – Он не умрет. – Императрица оттолкнула помощника и прижала ладонь ко лбу Генриха, а тот застонал и сбросил ее руку. – У него жар. Нужно пустить ему кровь и очистить кишечник.
– Все это уже сделано, мадам, – ответила Алиенора.
– Так сделайте еще раз, пока не поможет. Ему нужна свежая родниковая вода, каша, и пусть это кто-то пробует, прежде чем давать. – Она зацокала языком, словно сокрушаясь нерадивости всех и каждого.
Алиенора из последних сил старалась сохранить вежливость, потому что в этом деле они с матерью были союзниками, и если бы затеяли спор, то проиграли бы обе в тот момент, когда нужно объединяться.
Следующий час императрица вышагивала по комнате, отдавая приказы и обвиняя всех кругом без разбору, – в общем, вела себя как настоящая мегера. Но потом она замерла на секунду и прикрыла глаза дрожащей рукой. Гнев Алиеноры растаял, ибо она увидела за всей этой яростью и кипением панический ужас.
