Алексис непроизвольно поежилась. Звук его голоса напоминал звук скребущего по стеклу железа. Перед ее глазами непроизвольно всплыли картины того ужасного дня на Тортоле.
— Почему вы запретили своим людям разговаривать со мной?
Неужели это она сказала? Такой холодный, такой отчужденный тон… И тем не менее Алексис не хотела обманывать себя: это ледяное презрение — всего лишь способ, чтобы скрыть страх, страх, который она ощущала каждой клеточкой своего тела. Но откуда он, этот страх? Клод. Вот кто был причиной. Не Траверса боялась она — она боялась больше никогда не увидеть Клода. Алексис расправила плечи и напрягла ногу в голенище сапога, чтобы почувствовать металл клинка. Состояние ее изменилось. Теперь она знала, что не проиграет.
— Полагаю, я ничего не потеряла бы, если бы рассказала, как вы убили мою мать, моего отца, моего единственного друга. Может быть, вы не хотите, чтобы ваша команда узнала о том, как вы подняли плетку на женщину? Вдруг кто-нибудь решит, что в вас недостаточно мужества, чтобы называться мужчиной…
— Заткнитесь! — рявкнул Траверс.
Небрежно облокотившись о столешницу, он продолжал разглядывать Алексис. Он не обманул ее, сказав, что не вспоминал о ней ни разу. Траверс с трудом мог бы воспроизвести последовательность событий того дня — все подернулось туманной дымкой, все, кроме ее глаз. В тот момент, когда она, казалось, должна была признать поражение, в этих янтарных глазах светился вызов, и сейчас они смотрели на него с тем же выражением. В нем созрело решение раз и навсегда покончить с этим, сделать что-нибудь, чтобы она больше никогда не смела смотреть на него так. Он приучит эту девку к покорности.
— Вы попросили меня замолчать? — холодно поинтересовалась Алексис. — И как долго, по-вашему, я буду хранить молчание?
«Чего я жду? — спрашивала себя Алексис. — Надо только достать нож». Но отчего-то она не могла решиться.
— Честно говоря, я удивлен тем, что вы все еще никому ничего не рассказали. У вас было достаточно времени, чтобы обсудить ваши проблемы с доктором или с моим первым помощником. Мне даже отчасти жаль вас. Вы упустили свой последний шанс. В том, что иных возможностей у вас не будет, можете не сомневаться. Я уже решил, как поступлю с вами. Боюсь, что в адмиралтействе будут обо мне не слишком высокого мнения, если до них дойдет слух о том, что произошло на Тортоле.
— Я не собираюсь жаловаться на вас в адмиралтейство.
Алексис не стала говорить ему о том, что он опасается зря: едва ли за такую провинность его ждало разжалование: самое большее — это выговор или почетная отставка.
— Разумеется. В противном случае вы давно бы сделали это. Скажите мне, как это так случилось, что вы оказались в открытом море вдвоем с этим матросом?
— Это не ваше дело.
— Вы ошибаетесь. Я хочу знать, на каком корабле вы находились? Корабль затонул?
— Откуда мне знать?
— Кто остался на борту? Братья? Семья? Муж?
— У меня нет братьев. Семью мою убили вы. Я не замужем.
— Значит, вы все еще мисс Квинтон. Полагаю, судно, на котором вы плыли, — одно из судов вашей компании. Должен заметить, что если даже вашему кораблю удалось уцелеть во время шторма, ваши друзья на борту наверняка считают вас погибшей.
— Ах вот как — бравый капитан боится!
— Звучит так, будто мне есть чего бояться. Сомневаюсь, мисс Квинтон. Едва ли ваше нынешнее положение на борту моего судна позволит вам воплотить в жизнь ваши угрозы.
Траверс окинул Алексис пристальным взглядом.
— Ваша кожа довольно смуглая. Полагаю, вы много времени проводите вне дома.
Алексис была настолько удивлена неожиданным поворотом разговора, что даже не нашлась, что ответить. Траверс между тем продолжал:
— А как насчет тех следов на спине, оставленных моей плетью? Они зажили?
Зачем он спрашивает о таких вещах?
— Они зажили, но работа ваша все еще видна, если вы это хотите знать.
— Именно так. Все складывается очень удачно — в полном соответствии с моим планом.
— О чем вы говорите?
— Через несколько часов мы достигнем места назначения. Я собираюсь вас там оставить.
— Где именно?
— Это не важно. У вас все равно не будет выбора, — сказал Траверс и с загадочной улыбкой добавил: — Рабам не дано выбирать.
Траверс уже повернулся, чтобы уйти, когда до сознания. Алексис дошел смысл его слов Рабыня! Он собирался избавиться от нее, продав ее в рабство! Сомнений не осталось. Теперь она готова была сделать то, что следовало сделать с самого начала. Алексис достала кинжал и легко подбросила его на ладони. Приготовившись к броску, она окликнула Траверса.
Увидев клинок, тот инстинктивно пригнулся, но Алексис заранее подготовилась к этому движению и метнула оружие чуть ниже той точки, где должно было находиться сердце Траверса. Чего она никак не могла учесть — так это того, что в момент броска в свою каюту вернется Ян Смит. Ничего не подозревая, Смит не стал стучать — в результате он, спасая жизнь своего капитана, едва не лишился собственной.
Алексис уже ничего не могла изменить. Клинок находился в воздухе в тот момент, когда Смит возник на пороге. Она с ужасом смотрела на то, как Траверс, сбитый с ног своим помощником, летит на пол невредимый, а клинок вонзается в живот несчастного лейтенанта.
Не спуская глаз с Алексис, Смит попятился к двери. Еще до того, как лейтенант упал, Алексис, оказавшись рядом, подхватила его и осторожно опустила на пол. Траверс тем временем успел вскочить на ноги и стоял над ними с перекошенным лицом и сжатыми кулаками. Взгляд его как магнит притягивала торчащая из тела лейтенанта рукоять кинжала, предназначавшегося для него, Траверса.
— Паскуда! — прошипел Траверс и замахнулся на Алексис. Алексис подняла голову, прямо глядя Траверсу в глаза и не пытаясь уклониться от удара.
— Ну, решайтесь скорее, бить или не бить. И пошлите срочно за доктором!
Несколько мучительных мгновений, показавшихся Алексис вечностью, Траверс стоял неподвижно. Затем рука его медленно опустилась. Но когда он покидал каюту, Алексис знала, что Траверс всего лишь отложил время своего торжества. Она промокнула испарину на лбу Смита и, покачав головой, с глубокой грустью в голосе сказала:
— На вашем месте должен был быть он. Я не хотела вам зла.
Слезы ее упали лейтенанту на грудь. Превозмогая острую боль, он спросил:
— Почему? Почему вы его так ненавидите?
— Не сейчас. Вам нельзя говорить. Пожалуйста, не умирайте. Тогда и я не смогу жить. Я никого никогда не убивала, а если и желала смерти, то только ему одному!
Смит слабо улыбнулся, сжав ладонью рукоять ножа.
