В отчаянии он поднял голову и посмотрел на вагон со снарядами. От шнура осталось несколько дюймов, все пропало. Медленно, усилием воли, которой он в себе и не подозревал, Алекс заставил себя встать на колени, потом сесть на корточки и, содрогаясь от боли, подняться.
Покачиваясь, он двинулся вперед, пот заливал глаза. Шнуру осталось догореть два дюйма. Спотыкаясь и шатаясь, он думал только о том, что должен успеть. Перед глазами у него все плясало и расплывалось. Дважды он падал, но муки тела уже перешли в муки разума, потому что он думал о том, что произойдет, если он не загасит вовремя шнур. Такой маленький огонек… он не может позволить ему превратиться в ревущее пламя катастрофы.
Последний дюйм до связки динамита, он не успеет развязать ее. Повалившись на стену вагона со вздохом, похожим на всхлип, он зажал огонек между ладонями и плотно сжал их. Дикая боль прострелила руку, но он стиснул зубы и держался до тех пор, пока не уверился, что огонь погас.
Он не почувствовал радости или облегчения, только смертельную усталость, которая грозила новым падением на землю. Чтобы предотвратить это, он потянулся обожженной рукой к ручке вагонной двери. В этот момент у соседнего вагона раздался грохот, поднялась волна слепящего света, и взрывной волной его бросило на спину. Чернота, полная и беспредельная, поглотила его.
Солнце зашло уже давно, огонь в кухонном очаге почти догорел. Час перед полночью. В кресле-качалке сидела только оболочка девушки, ее дух вернулся в летний день, когда она услышала веселый голос и подняла глаза на мужчину, который был потрясен, благоговел, но обратился к ней. Этот призыв и покорил ее с самого начала.
Невидящим взглядом смотря на угли, она вспомнила, как солнце освещало его волосы, когда он скакал, чтобы встретиться с ней на их обычном месте рядом с ущельем Чертов Прыжок. Она снова видела выражение радости на его лице. Он уважал ограничения, которые она наложила на их встречи и их отношения, пока она сама не приехала к нему однажды утром, поняв, что хочет большего.
И снова она видела, как он идет с женщиной, которая не имеет на него никаких прав, и она знала, какую боль он испытывает, уходя… и ее собственная боль при виде того, как он уходит.
Потом воспоминания понеслись бурной чередой – все оттенки страсти и боли. Она слышала его голос, с запинкой произносящий голландские слова, видела его потрясенный взгляд. Опять перед ней встал коровник и его руки, схватившиеся за планки перегородки, потом появилась его фигура в свете лампы, которую она держала. Он был промокший и измученный… мужчина из вельда… и она знала, что он навсегда ее мужчина.
Возродившаяся внутри нее прошедшая жизнь отозвалась во всем ее теле любовью к Алексу. В воспоминании она увидела его стоящим у нее на кухне.
«Я ждал, пока он заснет. И вот я здесь, но у меня нет нужных слов».
«Ты – враг!»
«Враг делает так… а так… а так?»
– Алекс!
С протяжным мучительным криком она вскочила с кресла, выбежала из дома, оставив дверь открытой, и вывела свою лошадь из конюшни. Нет времени седлать… времени нет ни на что. До Ландердорпа скакать долго, очень долго, а нападение начнется в два часа.
Лошадь вихрем мчалась по вельду, но все равно недостаточно быстро для девушки у нее на спине и для мужчины в Ландердорпе, который так много раз спрашивал себя: «почему?».
Она знала, что уже слишком поздно, когда выезжала из усадьбы, но красное сияние в небе не заставило ее повернуть назад. Она продолжала скачку, ее душа разрывалась от слов… ее слов… «Поклянись, что ты не был с ней». И его хриплый голос – «Клянусь… клянусь!»
Ночной холод пронизывал ее насквозь, но она не сознавала этого. Она мчалась словно движимая неподвластным ей порывом. Со всех сторон неслись звуки вельда, но ее уши были глухи к ним. Она горела всем тем, что когда-либо было между ними, она слышала только его слова, все слова, сказанные с их первой встречи. Алекс, о Алекс!
У входа в ущелье Хетта соскользнула с лошади и, подобрав юбку, начала карабкаться на скалу, возвышающуюся над Чертовым Прыжком. Из-под ног у нее летели камни и разбивались внизу, руки горели от царапин. Дыхание рвалось из горла, как рыдания, но глаза ее были сухи.
Все выше и выше забиралась она, не чувствуя ни усталости, ни страха, пока не достигла самой высокой точки над ущельем. Она встала, уронив руки и выпустив юбку, которая надулась от ветра. Она смотрела на Ландердорп, такой близкий отсюда. Она стояла неподвижно, будто мертвая, почти не дыша.
Дым немного рассеялся, и она увидела маленькую железнодорожную станцию, освещаемую всполохами ружейного огня. Она различила треск перестрелки. Потом, вслед за вспышкой, которая осветила вагоны на запасных путях, до нее донесся глухой удар. Она схватилась руками за горло и закрыла глаза.
– Прости меня, – прошептала она, не вполне понимая, кому это говорит.
Она повернулась, зная, что должна сделать. Ветер вельда задул сильнее. Ей показалось, что она находится в преддверии ада. Во мраке ночи не было видно края скалы, ничего, что могло бы подсказать, когда очередной шаг приведет в пустоту. Вокруг только чернота и шепот тех, кто также стоял здесь до нее. Она стояла и слушала, чувствуя свое родство с проклятыми.
Она вспомнила свои же слова: «Чернокожие верили, что это место заколдовано. Если человеком овладевали злые духи, они заставляли его творить зло. Притаившиеся в засаде убивали его копьями. Если он был невиновен, боги помогали ему благополучно приземлиться, когда он прыгал в ущелье».
Она одержима злыми духами, в этом нет сомнения. Ее собственный народ отвернулся от нее, души Упы и Франца отреклись от нее. Пит назвал ее шлюхой, предательницей. Ей ничего не остается, как карабкаться задом наперед и встретиться с поджидающими ее копьями.
Она стояла неподвижно и слышала отзвук его голоса из давнего-давнего дня.
«Это не выбор, это—гибель. Если человек ступил в ущелье Чертов Прыжок, он погиб, что бы ни случилось».
«Как печально это звучит».
«Так и есть».
Она повернулась и начала восхождение.
Молодой лейтенант, который привел свою группу к усадьбе Майбургов, прибыл из Англии недавно, но он читал о событиях, разыгравшихся здесь ранее в этом году. Конечно, он не одобрял гибели английского солдата, но сжигать жилые дома, по его мнению, – это варварство. Старший офицер, пославший его сюда, сделал это, чтобы познакомить новичка с реалиями на редкость жестокой войны.
Солдаты, составлявшие группу, которая должна была сжечь дом, воевали уже давно. Закаленные в боях, они считали, что бурская девушка—владелица усадьбы—получит по заслугам, отправившись в лагерь к другим женщинам. Женские языки способны нанести гораздо более серьезные раны, чем любое оружие.
