Солдаты, составлявшие группу, которая должна была сжечь дом, воевали уже давно. Закаленные в боях, они считали, что бурская девушка—владелица усадьбы—получит по заслугам, отправившись в лагерь к другим женщинам. Женские языки способны нанести гораздо более серьезные раны, чем любое оружие.
Был день в начале декабря, и жара стояла ощутимая. Мужчины ехали вяло и кляли солнце, так часто бывшее их врагом при самых разных обстоятельствах. Они хотели бы вернуться домой, на милый остров, где их ждали пышущие здоровьем жены и розовощекие детишки. Они начинали с чувства терпимости по отношению к врагу, но теперь буры были мертвы и уже не могли оказать никакого сопротивления.
Если бы полгода назад они признали поражение, каждый их этих людей был бы счастлив пожать им руки. А теперь, хоть и не одобряя этого, они вели ту же грязную игру в этой нелепой войне. Эти придурки, потрясающие Библией, верят в закон «око за око», так пусть и получают.
До усадьбы было далеко, а когда солдаты подъехали ближе, лейтенант приказал им двигаться с осторожностью. Все казалось тихим, но они могли легко попасть в засаду, подготовленную отрядом, обычно использовавшим эту усадьбу. Они увидели крепкий дом, выстроенный на манер голландских, с особым вниманием к деталям. Хозяйственные постройки тоже были каменные и вместе с домом составляли приятную картину, не в пример ветхим строениям, которые они видели в вельде.
Все было неподвижно, только слегка волновалось кукурузное поле да проскакивали какие-то маленькие зверьки. Люди не могли не отметить, что эта страна, которую они так часто ругали, была исполнена дикой, живой красоты, а усадьба, подобная этой, могла бы стать раем на земле, не будь она так удалена от цивилизации.
Предосторожности не понадобилось. Они въехали во двор и поняли, что место брошено. И только старый туземец копал какую-то грядку. Он сказал, что должен оставаться рядом с хозяином, и указал на могилу в тени деревьев. Остальные ушли.
Они стали над ним подшучивать, как делали со всякими, кого не понимали, но он продолжал копать и не обратил внимания на то, что они вошли в дом.
Теперь, когда они добрались до места, момент начала поджога оказался трудным. Все помещения были убраны и сверкали чистотой, топчаны-кровати были застелены. Занавески, казалось, только что были выстираны, у очага лежали дрова. На крючке висело пальто, под ним стояли новые сапоги. Из кармана пальто торчала трубка.
Хетта Майбург ушла, как сказал туземец. Они ничего не понимали. Какой смысл вложила женщина в свои действия, когда вымыла все от пола до потолка, зная, что его сожгут? Они почувствовали себя неловко: их предстоящее дело предстало перед ними в еще более неприглядном свете, чем раньше.
Внезапно решение принял капрал. Он повернулся к офицеру и спросил, можно ли начинать. Юноша выглядел бледным, но рассеянно кивнул.
Мебель занялась быстро, и вид огня придал людям решимости, которой им недоставало. Чувство, что отсутствующая девушка долго обдумывала свой последний удар, когда, готовя дом к сожжению, мыла и чистила его, было подавлено ощущением творимого возмездия. Скоро они уже обрывали занавески, выбивали прикладами стекла, срывали со стен полки. Некоторые безуспешно пытались разломать кресло-качалку, но оно было сделано настолько прочно, что они бросили его в огонь целиком и издали победный клич, когда языки пламени начали лизать его. Все, что можно было донести, летело в потрескивающую груду—оказалось, что Хетта Майбург ничего не взяла с собой.
Скоро солдатам пришлось оставить дом. Некоторое время они стояли, созерцая почерневшие от дыма каменные стены. Потом кто-то побежал с горящим куском дерева к коровнику и ткнул в сложенное сено. Громко треща, пламя побежало по сухой траве, поднялось выше, стало лизать потолок, а затем принялось за бочки с яблоками. Крыша провалилась, выбросив сноп искр, которые опустились на крыши хижин для работников, и скоро они уже яростно полыхали.
Их и в самом деле охватило безумие. Несколько человек вскочили на лошадей и принялись убивать скот, закалывая несчастных животных штыками. Лейтенант приказывал им остановиться, но они даже не слышали его. Кукурузное поле было вытоптано. Пламя не смогло одолеть зеленеющие посевы и превратилось в густой вонючий дым, повисший над полями. С оставшимися курами было быстро покончено, и теперь они свисали с седел и ждали возвращения солдат к себе.
Очень быстро невероятно широкое небо оказалось затянутым дымом. От дома, выстроенного с таким трудом и старанием, остались почерневшие руины, окруженные грудами темной золы. Красота, завораживающая людей, превратилась в обвиняющую пустыню.
Они пришли в себя быстро. Оргия разрушения еще одним грузом легла им на душу. Не сговариваясь, солдаты сели на лошадей и приготовились ехать. Они говорили себе, что виновата жара и эта страна, которая так влияет на людей, что заставляет их делать то, что они делают. Они проехали мимо старого слуги, который так и копал что-то рядом с могилой Иоханнеса Майбурга.
Декабрь этого года разительно отличался от прошлогоднего. Жара, дожди, мухи, пыль – все было то же в Ледисмите, но по улицам можно было ходить, не опасаясь, что начнут падать снаряды, было вдоволь пищи и воды. Никто не напрягал глаза, чтобы различить вспышку гелиографа, и не прислушивался к шуму боя с прорывающимися к городу освободителями.
В госпитале было много больных и раненых, но он не был переполнен и не было нужды в медикаментах. В нем царила атмосфера чистоты и порядка, а стерильная чистота коридора вызывала у Джудит желание идти по нему на цыпочках.
Медсестра улыбнулась ей, когда она подошла к двери Алекса.
– Пациент будет счастлив. Он спрашивал о вас весь этот час.
Джудит улыбнулась в ответ:
– Он знает, что я каждый день прихожу в одно и то же время.
– Нетерпеливому человеку кажется, что два часа никогда не наступят. Вот увидите—лейтенант Рассел ждет вас у окна.
– Как он? – быстро спросила Джудит. Сестра развела руками:
– Он сильный человек. Раны затягиваются быстро, насколько это возможно. Что до остального – кто знает? По-разному бывает. Зависит от силы характера человека… и от тех, кто рядом.
– Я понимаю, – тихо сказала Джудит.
Она вошла в палату и молча закрыла за собой дверь. Его кресло действительно стояло у окна, где хоть чуть-чуть ощущалось движение ветерка. Какое-то время она не двигалась. Просто стояла и смотрела на него, собираясь с духом. Когда она почувствовала себя готовой, она нарочно громко переступила, и он быстро повернулся.
– Привет, Алекс. Рада, что ты встаешь. Как ужасно жарко сегодня в помещении, – начала она.
