— Думаю, на сегодня хватит. Похоже, у вас есть определенные способности к языкам, чего, признаюсь, я никак не ожидал.
— Но это же так интересно! — воскликнула Латония. — Теперь я могу понять, каким образом многие индийские слова вплелись в европейские языки.
Не замечая удивления лорда Бранскомба, она продолжала:
— Мне всегда казалось, что цыганский румынский произошел от хинди, а теперь я просто уверена в этом.
— Вы хотите сказать, что говорите по-румынски? — спросил лорд Бранскомб.
Латония улыбнулась ему.
— Не слишком хорошо, — ответила она. — Понимаете, цыгане неохотно учат других своему языку. Но они каждый год останавливались в парке — в вашем парке, — и я научилась по крайней мере здороваться с ними на их языке и спрашивать, как дела.
— Вы меня удивляете, — медленно произнес лорд Бранскомб. — Не могу поверить, чтобы мой брат позволял вам общаться с цыганами.
В глазах Латонии блеснул затаенный огонек.
— Не думаю, что он знал о моей дружбе с бродягами, — улыбнулась она и тут же сообразила, что сказала лишнее.
Между бровей лорда появилась морщинка, его глаза посуровели, и он произнес:
— Я вижу, вы с детства погрязли в обмане. Уверяю вас, что если у меня будут дети, я стану воспитывать их как можно строже.
Латонии хотелось ответить, что именно этого принципа придерживался и его брат — не только потому, что хотел видеть свою дочь послушной, но и потому, что боялся за нее. И он, и его супруга всегда старались держать ее в поле зрения, чтобы она, не дай Бог, не ушиблась или не услышала чего-то, что ей не стоило знать, мисс Уаддсдон была куда либеральнее, и при ней Тони и Латония имели возможность нарушать кое-какие запреты.
Внимательно наблюдая за Латонией, лорд Бранскомб произнес:
— Чувствую, что вы не согласны со мной. Впрочем, это неудивительно.
— Мне кажется, что дети, как и люди вообще, стремятся именно к тому, что им категорически запрещено, — медленно произнесла Латония.
— А какова альтернатива?
— Это же очевидно! — отозвалась Латония. — Если доходчиво объяснить ребенку, что какой-то его поступок неправилен или опасен, и убедить его, что именно поэтому так делать нельзя, он послушается скорее, чем если бы вы просто наложили на что-то запрет.
— Так было и с вами? — поинтересовался лорд Бранскомб.
Латония едва не ответила ему, что ее родители почти всегда предоставляли ей выбор, но вовремя вспомнила, что должна изображать Тони.
— Нет, со мной обращались не так, — ответила она. — Мне кажется, что с раннего детства я слышала только «Нет!» вместо «Да!».
— То есть вы хотите сказать, — задумчиво произнес лорд Бранскомб, — что, повзрослев и получив право выбора, вы всегда поступали неверно?
— Не всегда, — перебила его Латония. — Просто я, как и любой человек, хотела освободиться, расправить крылья, доказать, что я личность, а не кукла на ниточках.
— Не верю, что вы говорите, основываясь на фактах, — резко произнес лорд Бранскомб.
— Вы же знаете, каким был… мой отец, — ответила Латония, продолжая играть роль. — Сам он с детства не сделал ни одного неверного шага и хотел, чтобы вся его жизнь протекала в строгих границах, которые установил еще его отец, а до него — дед. Вы, конечно… чувствовали это… когда были ребенком и жили дома?
— Думаю, да, — произнес лорд Бранскомб так, словно впервые это осознал.
Последовало молчание. Латония была уверена, что он обдумывает ее слова и готов согласиться с ними, но внезапно он произнес строго:
— Вы умело оправдываетесь, Латония, но не думайте, что сможете заставить меня изменить решение. Все, что я говорил раньше, остается в силе, и, раз уж я оказался, если можно так выразиться, вашей компаньонкой, я добьюсь, чтобы вы вели себя как подобает.
— Я и не спорю, — ответила Латония. — Я только показала вам вещи под иным, непривычным для вас углом.
— Углами меня не убедить, — сказал лорд Бранскомб. — А что касается вас, я хотел бы, чтобы вы не свернули на кривую дорожку, и сделаю все, чтобы этого не случилось.
Латония улыбнулась ему:
— На сегодняшний день мы плывем в Индию, я учу урду и полностью этим довольна.
Лорд резко поднялся. Латония догадывалась, что ее слова немного смутили его.
— Боюсь, я должен заняться работой, — произнес он. — У меня не так уж много времени.
— Не буду вам мешать, — мягко ответила Латония. — Благодарю вас за первый урок и постараюсь к следующему разу пополнить словарный запас.
Возвращаясь в свою каюту, она с удовлетворением думала, что сумела удивить дядюшку Тони, приняв наказание не так, как он ожидал.
«Ненавижу его! Почему он заранее считает, что Тони плохая?» — говорила она себе.
В то же время она видела, что кузина не преувеличивала, говоря о его уме, и твердо намеревалась многому у него научиться. Она улыбнулась, подумав, как веселилась бы Тони на ее месте, и решила сегодня же вечером написать кузине подробное письмо и отправить его из первого же порта.
То, что происходило, по крайней мере было увлекательно. После смерти родителей и отъезда кузины в Лондон жизнь Латонии была скучноватой, и теперь, хотя лорд Бранскомб и не подозревал об этом, плавание даже с запретом выходить из каюты было для нее приключением.
«Я выучу урду хотя бы для того, чтобы его позлить, — думала Латония. — Если он так хочет доказать мне или, скорее, Тони, что она дурочка, то мне доставит огромное удовольствие заставить его проглотить собственные слова».
Внезапно ей пришло в голову, что лорд, вероятно, женоненавистник, раз так относится к Тони. Обдумывая эту идею, Латония пришла к выводу, что его когда-то, должно быть, тоже отвергла девушка, и поэтому он так сочувствует Эндрю Ауддингтону и подозрительно относится к женщинам вообще.
Учитывая его привлекательную внешность и блестящую карьеру, в жизни нового лорда Бранскомба так или иначе должно было быть немало женщин, но Латония не могла припомнить, чтобы ее родители или кто-нибудь в замке говорил о Кенрике Комбе в романтическом плане. Обычно в разговоре упоминались лишь полученные им награды и похвальные отзывы о нем известных людей.
«Наверное, он никогда не любил», — подумала Латония, уверенная, однако, что его самого любила какая-то женщина.
«В чем его тайна?» — гадала она, чувствуя, что секрет наверняка существует, и оттого лорд Бранскомб уже не казался ей таким страшным и внушающим трепет, как раньше.
Латония вертелась на постели, не в силах заснуть. Корабль уже миновал Суэцкий канал и вышел в Красное море. Стояла невыносимая жара, и весь день девушка только и мечтала о том, чтобы выйти на палубу, но лорд Бранскомб строго придерживался назначенного им распорядка дня, и порой Латония думала, что даже тайфун не в силах был бы ему помешать.
