Барбара Картленд - Наказанная любовью

— Неужели мне это… не снится?

— Когда наш медовый месяц закончится, мы поедем в Калькутту, и ты убедишься, что я говорю чистую правду.

— Я рада… Я очень рада. Я так тебя люблю! Боюсь, я больше не смогла бы пережить такие мучения, как сегодня.

— Теперь ты понимаешь, что я чувствовал все это время.

Он обнял ее крепче и произнес изменившимся голосом:

— Если бы я был обречен потерять тебя, я предпочел бы «яблоко смерти», чем жизнь в одиночестве.

— Никогда не говори так! — воскликнула Латония. — Ты так прекрасен, так благороден, что, даже если бы меня не было в твоей жизни, для тебя всегда нашлось бы дело, и Индия не смогла бы жить без тебя.

— Сейчас меня волнует не Индия, а ты, — ответил он. — Я знаю, драгоценная моя, что ни один из нас не смог бы прожить без другого. Здесь, под сенью Гималаев, мы не можем не понять, что встретились не впервые и что любовь наша вечна.

— Мне тоже… так кажется. Папа говорил про реинкарнацию, и я всегда молилась о том, чтобы встретить того, кого я любила, и кто любил меня.

Сердито вздохнув, она добавила:

— Я так злюсь на себя, что не почувствовала, что ты тот самый человек, еще тогда, когда мы впервые встретились.

— Я должен был почувствовать то же самое, — признался лорд Бранскомб, — но прошло очень много времени, прежде чем я понял, что твои чары опутали меня и держат крепко, как бы я ни вырывался.

— Я так рада… Так рада, что ты это чувствовал.

— Я собирался заставить тебя выйти за Эндрю Ауддингтона.

Латония вскрикнула от ужаса:

— Как ты мог? Как ты мог хотя бы подумать такое?

— Я хотел освободиться от любви, которая росла изо дня в день. Единственный выход я видел в том, чтобы выдать тебя замуж за кого-нибудь другого.

— Как мог ты надеяться, что я совершу такую… ужасную вещь?

Лорд Бранскомб улыбнулся:

— Я чувствовал, что ты откажешься, поэтому и помалкивал. А теперь мы можем забыть обо всех несчастьях и помнить лишь, что мы вместе, как было предначертано судьбой.

— Это наша… карма, — прошептала Латония.

— Прекрасная, великолепная карма, как мне представляется, — сказал лорд Бранскомб, — и год от года она будет все лучше.

— Я хочу… сделать тебя… счастливым.

— Сейчас я счастливее, чем был когда-либо в жизни, — ответил он, — потому что ты — моя, и я буду заботиться о тебе, и больше никогда, никогда ты не проведешь меня.

— А ты простишь меня на этот раз?

— Не совсем. Я намерен продолжить наказание — поцелуями.

Латония придвинулась к нему.

— Мне бы это… понравилось…

Он поцеловал ее и почувствовал, как она затрепетала.

— Я люблю тебя! — воскликнул он. — Господи, как же я тебя люблю!

Его пальцы легли на ее нежную шею.

— Если ты когда-нибудь разлюбишь меня, — яростно произнес он, — я тебя удушу!

— Я люблю тебя… я люблю тебя сердцем, рассудком… и душой. Они всецело твои.

Его рука опустилась ниже, и пальцы коснулись ее груди. Лорд тихо произнес:

— И твое тело?

— Оно… тоже твое. Прошу тебя… верь мне.

— Я верю, — ответил он. — Но, прекрасная моя, ты должна снова и снова доказывать мне свою любовь.

Его губы вновь завладели ее губами, и Латония почувствовала, как языки пламени опять загораются в ней. Они становились все жарче и выше, пока не коснулись ее губ и не встретились с пламенем, пылающим в ее возлюбленном. Потом она поняла, что нет нужды доказывать свою любовь на словах, потому что боги снова спустились с небес и объяли их божественным светом. Лорд Бранскомб и Латония стали одним целым, которое началось в вечности и уходило в вечность.

Они стали любовью.

Любовью, которая никогда не умрет.

Уважительное обращение к женщине европейского происхождения.