Оставался заплыв.
Он проводился на реке, недалеко от замка. Участники разделились на берегу, в самом широком месте, выстроились на расстоянии. По взмаху физкультурника бросились в воду. Варя плыла, чувствуя азарт и страстное желание победить. Она не торопилась, желая правильно распределить свои силы. Кто-то из девочек опередил ее, но она знала — спешить нельзя. Нужен запас сил на обратный путь, чтобы вернуться первой в исходную точку.
Вот участники повернули обратно. Варя видела впереди желтую полосу прибрежного песка, когда вдруг почувствовала резкую боль в ноге. Мышцу свело. Это была неприятность, которая могла все испортить. Варя попыталась ущипнуть себя за сведенную икру — не помогло. Она отстала. Случилось это на самом глубоком участке, теперь нужно было сконцентрироваться, собраться, чтобы просто благополучно доплыть до берега, не закричать беспомощно: «Тону!» Какой позор!
Когда Варя выбралась на берег, все участницы заплыва уже стояли возле физкультурника и вытирались.
— Что стряслось, Коммунарова? — спросил Федор Николаевич, едва сдерживая досаду.
— Ногу свело.
Физкультурник в сердцах махнул на нее рукой.
Толпа хлынула к замку. Варя осталась сидеть на песке. Ей никуда не хотелось идти. Слезы душили ее. Она повернулась спиной к замку и стала смотреть на воду. Она смотрела, как бежит река, и упивалась своим провалом, пока не услышала совсем рядом:
— Эй! Возьми.
Она обернулась. Вадим протягивал ей полотенце. Не дожидаясь, пока она что-нибудь скажет, бросил ей на колени льняную грубую ткань и сел неподалеку на поваленную корягу.
— А ты молодец, — небрежно бросил он и кинул в воду камушек. Камушек сделал несколько «блинчиков» и утонул, оставив круги на гладкой поверхности.
Она только шмыгнула носом. Меньше всего она нуждалась сейчас в его сочувствии. Она никого не хотела видеть.
— У тебя прекрасный бросок, и дистанцию ты бежала грамотно, — продолжал он. — Тебе нужно заниматься.
— Я занимаюсь.
— Я имею в виду профессиональные занятия. У тебя данные. Она недоверчиво покосилась на него.
— Ты-то откуда знаешь?
— Да уж знаю.
— Ногу вот свело…
— Это кальция не хватает. Питание неправильное. Творог нужен.
— Все-то ты знаешь, — усмехнулась Варя. Она отошла в кусты, переоделась. Вадим все сидел и бросал камушки.
— У меня брат — спортсмен. В Москве для спортсменов специальные стадионы, бассейны. И я немного занимался спортом. В основном — лыжами.
— У нас в Буженинове зимой на лыжах тоже катаются, — откликнулась Варя. — Снегу много. Ты сможешь заниматься.
— У вас тут красиво. Столичному человеку могла бы понравиться такая сельская идиллия.
— Могла бы?
— Ну да. Если бы это не было ссылкой. Свобода — самое главное.
— А мне кажется, что самое главное — жить во имя чего-то, — осторожно возразила Варя. — Во имя идеи. И еще лучше — совершить подвиг.
— Подвиг? Но подвиг можно совершить, только будучи свободным. Насильно ведь на подвиг никого не толкнешь…
Они шли по аллее, не приближаясь к замку. Варя слушала и понимала, что да, Вадим прав. Но это была какая-то странная правда. Неправильная и опасная.
И она не умела спорить с ним и потому лишь слушала.
Они обогнули флигель, овраг с рябиной и вышли на поляну в преддверии хвойного леса. На поляне, встав на четвереньки, ползал шестилетний сын воспитательницы, Владик. Недалеко от него стояла корзинка — мальчик собирал землянику. На Варю вдруг напало веселое настроение. Смехотунчик.
Она подбежала к мальчику, затормошила его, закружила по поляне, чем совершенно смутила. Владик заметно подрос, из младенца превратился в мальчика-дошколенка. Сам он, конечно же, ощущал себя совсем взрослым и потому счел необходимым принять самый серьезный вид, отойти на безопасное расстояние от Вари и подать руку для пожатия подошедшему Вадиму.
— Влад, — обратилась Варя к мальчику, пряча смешинки за серьезностью тона. — Вот мы с Вадимом поспорили. Скажи нам, что в жизни главное?
И оба взрослых детдомовца уставились на ребенка в ожидании какого-нибудь потешного высказывания.
Владик некоторое время исподлобья смотрел на них, и только убедившись, что в тоне не кроется подвоха, серьезно ответил:
— Главная — мама.
И тогда смешинки у Вари в глазах медленно растаяли. И, встретившись с ней глазами, Вадим тоже погрустнел. А Владик еще некоторое время наблюдал, как эти двое молча бредут к замку. Пришли такие веселые, а ушли совсем грустные. Когда ребята скрылись за выступом флигеля, мальчик продолжил свое занятие.
Спустя несколько дней в учительскую ворвалась Слепцова, потрясая потрепанной ученической тетрадью.
— Вы только послушайте… этот пасквиль!
Все, кто находился в учительской, повернули головы на ее истошный крик. Она победно и многозначительно оглядела удивленные лица коллег и начала:
— Цитирую: «Если бы случилось чудо и ожил Ленин, то, думаю, он ужаснулся бы, увидев то, что сейчас происходит. Самых умных, образованных, интеллигентных людей хватают и прячут по тюрьмам. На руководящих постах — серость и посредственность. Ценятся только винтики, личная одаренность никому не нужна…»
— Кто это… Кто у нас мог написать такое? — ужаснулась Нюра.
— И думать нечего! Мохов! — Красная и возмущенная Слепцова трясла перед лицом бумагой. — Развели рассадник антисоветчины! А между прочим, при мне такого не случалось!
— Тамара Павловна, откуда это у вас?
— Откуда? Дежурный нашел на подоконнике! Дожили! Сюсюкаемся с ними! Они у нас под носом заговор скоро устроят!
— Так уж и заговор, — слабо возразил физкультурник. — Вы уж того… не преувеличивайте.
— Вам этого мало?! — изумилась Слепцова, брызгая слюной на физкультурника. — Тогда дальше послушайте: «Происходит что-то страшное. Опасность не в тех, кого сажают, а в тех, кто это осуществляет. Я уверен, что коммунизм такими методами построить невозможно».
— Может, не Мохов? — осторожно возразил кто-то. — Почерк сверить нужно.
— Сверим, сверим, — злорадно пообещала Слепцова. — С этим разберутся где нужно.
Не оглядываясь на коллег, она летела наверх, в кабинет директора.
Через минуту опасные листки лежали на столе озадаченного Капитана Флинта. Педколлектив толпился в проходе и ждал. Директор перебрал листки, отбросил их на край стола. Досада проступила на его загорелом лице, когда он это сделал. Он словно хотел сказать: «Ну зачем вы мне это принесли? Только этого сейчас и недоставало!»
— Федя, Мохова Вадима ко мне, — негромко бросил он.
