– Так? – шепотом спросил Туманов, склоняясь к Кэти.
– Пожалуй, так, – тоненько прошептала она в ответ. – Но вам в тягость…
– Да вы не весите ничего, – улыбнулся Туманов. – Должно, воздухом питаетесь, как приличной барышне и положено…
– Я ем много и быстро, и больше мясо, как хищник какой, – прошептала Кэти. – Но все не впрок… Все же вы… поставьте меня на место, пожалуйста.
– Сейчас, сейчас, – усмехнулся Туманов. – Пусть уж все поглядят хорошенько и запомнят…
– Гляди, – усмехнувшись, сказала Софи Элен. – Кажется, нашей Кэти вполне удалось то, что ты полагала невозможным.
– Два идиота! – прошипел рядом Василий Головнин. – Кэти просто дура, а он… юродствует в своем стиле…
– А по-моему – очень мило! – заявила Софи, отворачиваясь. – Может, и Кэти кто теперь заметит. Она же милая, в сущности, девушка… И оригинальных взглядов.
Ефим, стоящий возле Софи, промолчал, хотя Головнин взглядом явно призывал его высказаться.
Когда Туманов наконец покинул особняк баронессы Шталь, Софи поняла, что, по-видимому, ощущает кувшин, из которого вылили воду и осушили стенки и дно. Казалось, сил у нее не осталось даже на то, чтобы спуститься вниз и сесть в предоставленную Ефимом карету.
Глава 31
В которой Софи Домогатская возвращается к Михаилу Туманову и им хорошо вместе
Немного отпустило, и Софи снова обрела способность гулять по просыпающимся ради весны окрестностям. Снег еще далеко не сошел, но уж слегка оплавился и почернел. Побежали первые, еще надснежные, ручьи. Прозрачные зеленые струи воды цеплялись за обнажившиеся из-под снега коряги. Иногда к прогулкам присоединялась Ариша, которая всегда шла сзади, неслышно шептала молитву и часто замирала, разглядывая то первую мошку на снегу, то напружинившуюся почку на краснотале, то облачко в небе.
В солнечный полдень, когда в занятиях бывал перерыв, ученики помладше выбегали со школьного двора и пускали в коричневом от навоза потоке, бегущем вдоль улицы, заранее припасенные кораблики – обточенный кусочек сосновой коры с берестяным парусом. Кораблики неслись вниз, сталкивались, крутились волчком. Мальчишки бежали рядом, азартно вскрикивая и болея каждый за свое немудреное изделие. Софи глядела с высокого школьного крыльца и до физической ломоты в суставах завидовала им. Хотелось так же побежать вперед и вопить от восторга, когда твой кораблик победил всех и выплыл в «море» – вонючую холодную лужу перед домом деревенского старосты. Само собой, выполнить этого было никак нельзя, хотя иногда и приходила в голову крамольная мысль – почему, собственно? Другой раз подумала о том, что Михаил, хотя и старше ее годами и положением, если бы пришла охота, непременно изготовил бы (или уж сторговал у мальчишки) кораблик, и никого не тушуясь, крича, побежал бы по грязной, залитой мартовским солнцем улице… И так вдруг отчетливо представилась его огромная, ловкая в движениях фигура, окруженная восторженно вопящими огольцами, которым жутковато и вместе с тем нестерпимо лестно, что взрослый барин на равных играет с ними…
Софи зажмурилась, позвала учеников в класс. В своем голосе она сама расслышала неприятно визгливые, скандальные нотки. «Дети ни при чем! – строго сказала себе Софи. – Они ни при чем, что у меня не получается, как у других. Они учиться пришли, и я должна…»
Что именно она должна, Софи так и не сумела проговорить, и постановила в ближайший же свой петербургский визит непременно повидать Матрену и побеседовать с ней. Старшая по годам подруга, с ее журналистским и пропагандистским опытом всегда умела поставить мозги Софи на место и внятно объяснить текущую задачу.
Дуня объявилась у подъезда особняка Головиных, что само по себе было удивительно до чрезвычайности. Они никогда и ничего не говорили по этому поводу, но Софи как-то знала, что Дуня недолюбливает Элен. Не мудрствуя понапрасну, она объясняла это ревностью одной подруги к другой, и даже испытывала по этому поводу какое-то неотчетливо лестное чувство.
Софи заехала к Элен после спектакля в Александринском театре, куда они ходили на Варламова. Сама Софи по ее доходам купила бы за 17 копеек место в райке, но Василий настоял на том, что это глупый снобизм, раз у них все равно арендована ложа (один билет в которую стоил 13 рублей 80 копеек). Софи легко изгнала из своего сознания строгий образ Матрены (который что-то говорил и грозил пальцем) и позволила себя уговорить, так как, живя с Тумановым, привыкла слушать оперу и смотреть спектакли из ложи или партера (Михаил предпочитал ложи, ориентируясь на то, что в них сподручнее спать, Софи из этих же соображений заказывала партер).
– Дуня! Что ж ты здесь? Зайдешь? – воскликнула Софи, завидев подругу. Головнины тактично отошли в сторону и заговорили меж собой.
– Нет! Мне с вами… с тобой поговорить надобно, – Дуня ежилась и пожималась, словно замерзла. Вечер между тем был по-весеннему теплый и ветра не было совершенно. – Скажи ей… Элен скажи, что ты нынче со мной поедешь. У меня извозчик тут. Поедем к нам. Маменька чаю даст… Хотя ты ж из театра, наверное, в буфете накушалась…
– Хорошо, – серьезно кивнула Софи. Экономная Дуня разорилась на извозчика – это что-то да значит. – Я попробую объяснить. Хотя она все равно обидится…
– Пускай! – Дуня махнула рукой.
До самого дома Дуня молчала. Софи тоже не лезла с инициативой, вспоминала спектакль, дремала. Окна домика на Петровской были приветливо освещены, Мария Спиридоновна стояла на крыльце, закутавшись в шаль и вглядываясь в темноту.
«Хорошо все же, когда тебя родной человек ждет и встречает,» – мимолетно подумала Софи.
Чай был сладким, баранки с кунжутным семенем – вкусны. Софи жмурилась, клевала носом, волей обрывая подступающий сон. Мария Спиридоновна подробно расспросила Софи о театре, припомнила театральных кумиров своей юности, после извинилась, отпросилась в постель. Ее, понятное дело, отпустили с охотой.
– Я хочу умолять тебя! – сказала Дуня.
– О чем? – сон мигом слетел с Софи.
– Боюсь все время, что ты слушать не станешь.
– Говори, ты ж знаешь, я для тебя много готова сделать. Уж послушать-то…
– В том-то и дело, что не для меня.
– Для кого ж просишь? Для Семена?
– Семена? Причем тут Семен?!
– Говори же. Чего тянуть?
– Я начну с краю, ты потерпи, мне так легче. И не волнуйся, во мне красноречия немного, я скоро к делу перейду… Ты знаешь, что нынче весна, на Неве лед для ледников готовят. Мне еще девчонкой смотреть нравилось, я всегда ходила. Это ж хитро все. Большие параллелепипеды «кабанами» зовут, ты знаешь? Сначала пилами вырезывают длинные полосы с гирями под водой. Потом пешнями откалывают «кабаны»… Когда они уже на лед вытащены, так на солнце сверкают красиво, всеми цветами радуги. Как огромные алмазы.
